«Неофашисты всерьез признают лишь один закон — закон джунглей»

Илья Будрайтскис: Со вторым сроком Трампа мир переживает колоссальные геополитические изменения. Я хотел бы начать наш разговор с вопроса о будущем НАТО. Очевидно, что сегодня альянс переживает стратегический и идеологический кризис. Соединенные Штаты, действуя независимо от своих союзников, открыто выстраивают отношения с Россией, которая ранее считалась главным противником НАТО. Европа же говорит о необходимости перевооружения и обеспечения собственной безопасности в новых условиях. Каковы причины нынешнего кризиса НАТО? Может ли он завершиться фактическим распадом блока и что может прийти ему на смену?

Жильбер Ашкар: Прежде всего стоит отметить, что кризис НАТО начался не с приходом нынешней администрации США. Еще в период первого президентского срока Трампа президент Франции Эммануэль Макрон назвал НАТО «живым трупом». Это действительно было оправдано, поскольку Трамп никогда не скрывал своего презрения к европейским либеральным правительствам и ко всему так называемому либеральному международному порядку, который уходит корнями в Атлантический альянс времен Второй мировой войны и основывается на четких правилах.

Вторжение Путина в Украину дало НАТО новую жизнь. В это же время в Белом доме вновь появился откровенно проатлантический президент — Джо Байден. Все члены альянса были довольны тем, что их организация вновь обрела актуальность. Однако в ретроспективе это выглядит как лебединая песня — последний всплеск энергии перед финальной агонией.

Сегодня мы находимся в самом разгаре этого процесса. Как вы упомянули, очевидно, что вдоль Атлантики проходит раскол — по крайней мере, между Соединенными Штатами и остальными членами НАТО. Этот раскол не географический, а политический и идеологический: Канада относится к либеральному лагерю, тогда как Венгрия Виктора Орбана принадлежит к той же неофашистской идеологической семье, что и Дональд Трамп. Этот идеологический разлом подталкивает европейские либеральные правительства к попыткам превратить Европейский союз — альтернативную структуру в их распоряжении — в своего рода оборонный альянс и военную силу, находящуюся в союзе с Великобританией. Западная Европа, Польша и страны Балтии нуждаются в Великобритании как в одной из двух западноевропейских ядерных держав и как в одной из крупнейших вооруженных сил региона. Именно это и происходит в настоящий момент.

Дональд Трамп оказывает давление на Украину, вынуждая ее принять условия Путина. Эти действия также ставят под вопрос идею НАТО,

поскольку вместо защиты партнера Вашингтон стремится навязать ему капитуляцию. Как мы знаем, Дональд Трамп непредсказуем и непоследователен, но сигналы, которые он подает — по крайней мере, в первые сто дней своего президентства, — ясно свидетельствуют о его идеологической близости к Владимиру Путину и неофашистским симпатиям.

Очевидно, что в начале второй четверти XXI века наступил период, который я называю «эпохой неофашизма». Она формировалась в течение нескольких лет, и второе пришествие Дональда Трампа в Белый дом завершило процесс ее становления. Мы стали свидетелями появления мощной глобальной неофашистской оси, в которую входят Трамп в США, Нетаньяху в Израиле, Милей в Аргентине, Орбан в Венгрии, отчасти Мелони в Италии (в ее правительстве есть откровенно неофашистский политик Сальвини), Моди в Индии, Эрдоган в Турции и другие. Я описал эту новый период в обобщенном виде в статье «Эпоха неофашизма и ее отличительные черты».

Сколько она продлится — пока сложно предсказать. Остается лишь надеяться, что она утонет в собственных противоречиях и провалах, а не завершится мировой войной, как это произошло в прошлом веке. Вполне возможно, что хаотичная манера правления Дональда Трампа в США вызовет мощное сопротивление. Признаки ответной реакции уже можно наблюдать, например, в таких странах, как Канада и Австралия, где местные неофашисты понесли репутационные потери из-за падения имиджа Трампа. Мы можем сохранять надежду, но необходимо осознавать, что ситуация крайне серьезная.

Илья Будрайтскис: Могли бы вы описать внешнеполитические перспективы этого неофашистского проекта? Какой мир стремятся построить его лидеры? Означает ли идеологическая близость между различными неофашистскими режимами возможность формирования альянса? Или, напротив, ей препятствуют нарастающие конфликты между странами с подобными режимами?

Жильбер Ашкар: Прежде всего следует подчеркнуть, что у ультраправых сил нет общих ценностей, которые могли бы заменить национализм. Либералы опираются на более универсальные, с их точки зрения, ценности, что, как правило, удерживает их от откровенного национализма. Некоторые даже заявляют, что являются «интернационалистами». «Либеральный интернационализм» — термин, часто используемый в Соединенных Штатах, например, для обозначения внешнеполитического истеблишмента. Ультраправые же всегда являются ультранационалистами. Для них — будь то Америка, Израиль, Венгрия или Россия — каждая страна должна быть «превыше всего». Это узкая националистическая перспектива.

Неофашистские правительства могут сближаться, когда их националистические траектории совпадают, но это не исключает напряженности, вызванной столкновением интересов — например, экономических. Мы видим, что некоторые неофашистские лидеры в Восточной Европе выражают недовольство тарифной политикой Трампа, наносящей им экономический ущерб. То же самое можно сказать и о других случаях: Моди и Эрдоган пытаются вести переговоры с США, однако делают это под экономическим давлением со стороны Белого дома.

Именно здесь проходит граница «дружбы». Неофашисты склонны объединяться против либералов или либерализма как такового — большого общего врага, пусть даже этот враг сегодня едва держится на ногах. Одна из причин подъема неофашистской волны заключается в том, что западные либералы, вместо того чтобы противостоять ультраправым, все чаще приспосабливаются к ним, частично перенимая их идеологию и политические программы — начиная с антимигрантских и других расистских мер. Все это происходит на фоне продолжающейся неолиберальной политики жесткой экономии, которая создает наиболее благоприятную социально-экономическую почву для развития неофашизма. Именно поэтому мы наблюдаем его все большее распространение в XXI веке: этому способствовали сначала экономический кризис 2008 года, а затем экономический кризис, вызванный COVID-19.

Перспективы также вызывают тревогу. «Национальное объединение» во Франции стремится прийти к власти на следующих президентских выборах в 2027 году. В Великобритании ультраправая партия Reform UK («Реформировать Соединенное Королевство») стремительно растет за счет электората консерваторов на фоне вялой и неолиберальной Лейбористской партии.

Налицо общий подъем ультраправых сил, тесно связанный с неспособностью западных либералов эффективно им противостоять.

Китай — еще одна общая мишень для многих неофашистских сил. Администрация Трампа и в целом Соединенные Штаты рассматривают его как основного геополитического соперника и стремятся подтолкнуть европейских ультраправых к принятию той же позиции. Сегодня Китай для США — это некий эквивалент Советского Союза, главный глобальный противник, с той лишь разницей, что Китай демонстрирует стремительный экономический рост, тогда как Советский Союз уже с 1970-х годов пребывал в состоянии стагнации.

Стоит отметить, что китайское правительство не является неофашистским. Это диктаторский, авторитарный режим сталинистско-маоистского толка — однопартийная диктатура, но она не опирается на постоянную реакционную идеологическую мобилизацию масс, как это наблюдается в случае трампизма или путинизма. Благодаря устойчивым темпам роста в настоящее время у китайского правительства нет серьезной массовой внутренней угрозы. Оно процветает за счет повышения благосостояния и экономического развития. Именно поэтому Пекин на протяжении последних десятилетий демонстрировал относительно миролюбивый облик — как внутри страны, так и на международной арене, поскольку главным источником его легитимности выступает экономический успех. При этом Китай все еще остается развивающейся страной. Несмотря на огромный совокупный ВВП, с учетом численности населения он по-прежнему относится к странам со средним уровнем дохода.

В то же время Владимир Путин выстраивает этот политический треугольник в глобальном масштабе. Столкнувшись с Соединенными Штатами — особенно при президенте Байдене, — он укрепил «дружбу навеки» с Пекином.

Администрация Трампа, очевидно, хотела бы противопоставить Москву Пекину, как это сделала администрация Никсона в 1970-х годах.

Но Владимир Путин не столь наивен: пока нет уверенности, что неофашисты надолго сохранят власть в Вашингтоне, он не станет ставить под угрозу отношения с Китаем.

Если США превратятся в диктатуру, подобную российской, ситуация может измениться: Россия, по естественным причинам, скорее предпочтет западного идеологического союзника Китаю. В российском обществе широко распространены расистские настроения в отношении китайцев, а также опасения зависимости от Китая — огромного соседа, с которым ранее происходили даже пограничные конфликты. Ничего подобного не наблюдается в отношениях с Соединенными Штатами. К тому же США по-прежнему превосходят Китай в технологическом и экономическом отношении, не говоря уже о военной сфере. Все это — часть игры. Путин, разумеется, не станет рисковать отношениями с Пекином, понимая, насколько непредсказуема администрация Трампа. Он осознает, что это — рискованная ставка, и не будет кардинально менять международные союзы, полагаясь лишь на обещания нового президента.

Илья Будрайтскис: Ещё один крайне тревожный глобальный процесс — пересмотр подхода к ядерному оружию, начатый путинской Россией. Теперь ядерное оружие может быть использовано в ответ на различные виды обычных угроз — об этом уже говорится в новой версии российской ядерной доктрины, представленной в прошлом году. Более того, в последние годы российские пропагандисты активно обсуждают возможность упреждающего ядерного удара для отражения расплывчато понимаемой угрозы национальной безопасности. Таким образом, ядерное оружие превращается из инструмента сдерживания в центральный элемент потенциальной глобальной войны. Насколько широко распространяется такой подход к ядерному оружию в мире?

Жильбер Ашкар: Этот пересмотр — по сути, элементарный стратегический маневр.

Вторжение России в Украину в феврале 2022 года продемонстрировало, что страна, которую многие считали военным гигантом, оказалась «колоссом на глиняных ногах».

До этого момента Владимир Путин был убежден, что Россия — всесильная военная держава. Он без труда аннексировал Крым и ввел войска в Украину в 2014 году. Реакция администрации Обамы была крайне сдержанной. Затем, в сентябре 2015 года, Путин направил российские войска в Сирию — сначала осторожно, чтобы прощупать реакцию Запада. Уже через несколько недель после начала операции он заявил, что «миссия выполнена» и должна быть завершена.

В отсутствие какого-либо серьезного давления со стороны Соединенных Штатов Путин с помощью как регулярных войск, так и ЧВК «Вагнер» начал расширять свое военное присутствие в других странах Ближнего Востока, в частности в Ливии и Судане, а также в странах Африки к югу от Сахары. Мы наблюдаем масштабную внешнюю военную экспансию путинской России — нечто, с чем не сравнится даже экспансия Советского Союза после 1945 года. Единственным исключением выхода СССР за пределами своей зоны влияния стало вторжение в Афганистан в 1979 году. До этого СССР ограничивал свои интервенции странами Восточной Европы — Венгрией, ГДР, Польшей, — то есть теми, что находились в пределах ялтинского раздела сфер влияния.

Илья Будрайтскис: Но ведь советское влияние присутствовало и в Африке.

Жильбер Ашкар: Верно, но это влияние проявлялось в виде военных советников и поставок вооружений, а не через прямое участие советских вооруженных сил. Москва предпочитала действовать чужими руками — в частности, привлекая кубинские войска. Благодаря западной пропаганде сложилось распространенное заблуждение о крайней агрессивности Советского Союза. На деле же постсталинская советская бюрократия была весьма осторожна — главным образом из-за страха спровоцировать хаос, который мог бы обернуться внутренними потрясениями. В этом — суть бюрократического консерватизма: они не могли позволить себе вести себя как настоящие хищники на мировой арене, в отличие от Путина.

Путин же значительно превзошел Советский Союз по масштабу внешних интервенций. Это стало возможным, во-первых, из-за сокращения размеров страны, а во-вторых, благодаря доходам от экспорта углеводородов, которые подпитывают российскую экономику и дают Путину пространство для маневра без немедленного риска экономического коллапса. Как показала полномасштабная война против Украины, несмотря на все западные санкции, российская экономика оказалась значительно устойчивее, чем ожидали западные аналитики.

Кроме того, Путин унаследовал от Советского Союза еще один важный козырь — военно-промышленный комплекс. Это единственный сектор, в котором СССР действительно мог соперничать с Западом, охватывая весь спектр военной мощи — от обычных вооружений до ядерных и космических технологий. Именно этот гигантский военно-промышленный механизм, в числе прочих факторов, и подорвал советскую экономику: СССР был вынужден поддерживать гонку вооружений с гораздо более богатыми западными странами.

Отправляя российские войска в Украину в феврале 2022 года, Путин рассчитывал, что они быстро дойдут до Киева и свергнут украинское правительство — по аналогии с тем, как американские войска заняли Багдад в 2003 году. Таков был его аргумент: «Вы сменили режим в Ираке — я сменю режим в Украине. К тому же у меня больше оснований для этого, чем у вас тогда». Однако он потерпел грандиозный провал. Война продолжается уже три года, и российским войскам так и не удалось полностью установить контроль даже над теми территориями, которые были формально аннексированы. Да, армия продолжает продвигаться, но крайне медленно. Все это лишь подтверждает ограниченность военного потенциала России.

Тот факт, что страна с таким военным статусом вынуждена обращаться за поддержкой к КНДР — даже за солдатами — говорит сам за себя.

Что же остается в арсенале Путина? Все эти неудачи подталкивают его к задействованию сферы, в которой Россия по-прежнему обладает превосходством, фактически даже превосходящим Соединенные Штаты: ядерного оружия. Слабость на уровне обычной войны неизбежно усиливает стратегическое значение неконвенциональных вооружений — это классическая формула. Отсюда и пересмотр военной доктрины, о котором вы упомянули. По сути, Путин говорит: «Да, я ослаблен в традиционной войне, но не думайте воспользоваться этим. Я не поколеблюсь применить тактическое ядерное оружие. И я знаю, что вы не решитесь на ответный удар — тем более на эскалацию, — потому что у меня больше стратегических ядерных зарядов, чем у кого-либо из вас».

Никто не хочет рисковать ядерной эскалацией. Вот в такой логике мы сегодня находимся, и она крайне опасна и тревожна. Подумайте, к примеру, о том, как подобная позиция влияет на остальной мир: Индия и Пакистан — две ядерные державы — сегодня вновь оказались на грани военной конфронтации. Мы все надеемся, что этого не произойдет, ведь подобное столкновение привело бы к катастрофе.

Все эти факты свидетельствуют о том, насколько опасным стало нынешнее положение в мире. Нет никаких сомнений, что Владимир Путин — один из главных факторов деградации международных отношений. Я вовсе не из тех, кто когда-либо оправдывал политику НАТО. Но какой бы ни была ответственность НАТО и Запада, она не оправдывает действия Путина, который втянул Россию в эту абсурдную и разрушительную войну. Она уже обошлась России и ее народу — не говоря об украинцах — куда дороже, чем возможная экономическая или даже идеологическая ценность тех территорий, за которые Кремль так отчаянно сражается. В российском обществе нет особого энтузиазма по поводу этих территорий. Все, что мы сегодня наблюдаем, — это результат грубого стратегического просчета.

Илья Будрайтскис: Дональд Трамп заявил, что Украина сама обрекла себя на войну, поскольку не выполнила условия более сильной стороны, чтобы избежать вторжения. Это полностью совпадает с риторикой Москвы. Согласно такой логике, у государств, не обладающих ядерным оружием или сопоставимыми ресурсами, просто нет права отвергать ультиматум со стороны ключевых военных держав мира. Можно ли представить себе, что этот принцип будет распространен на другие страны Восточной Европы — например, на страны Балтии или Молдову? Могут ли Европейский союз и НАТО согласиться с подобной логикой ради предотвращения масштабного конфликта?

Жильбер Ашкар: Это как раз и есть суть неофашистской установки, которую Трамп разделяет с историческим фашизмом: «Сила определяет право». Вы это очень точно сформулировали. «Мы сильнее, значит, вы должны подчиниться нашим условиям». Эта логика радикально отличается от той, что была установлена после поражения гитлеровской коалиции в 1945 году. Тогда был провозглашен либеральный международный порядок — с созданием ООН, ее устава и системы принципов, регулирующих международные отношения. Разумеется, Соединенные Штаты — один из главных архитекторов этого порядка — сами же впервые нарушили его нормы и неоднократно продолжали это делать.

Неофашисты всерьез признают лишь один закон — закон джунглей: сильнейший диктует условия.

Такая логика, безусловно, крайне опасна в международных отношениях, поскольку она создает предпосылки для постоянных войн. В последние годы Россия все чаще участвует в вооруженных конфликтах. И вообще заметен тревожный рост военных действий по всему миру. Ярким примером служит продолжающаяся геноцидная война Израиля в Газе — это первая геноцидная кампания, развязанная технологически развитым государством, тесно связанным с Западом, со времен 1945 года. Да, после Второй мировой войны произошло несколько актов геноцида, но, как правило, они происходили в странах Глобального Юга — за исключением так называемого боснийского геноцида, чья квалификация вызывает острые споры. Однако ни один из этих геноцидов не был осуществлен промышленно развитой страной, столь глубоко интегрированной в западную систему, как Израиль.

То, что эти трагические события происходят при участии коалиции неофашистов и неонацистов, находящейся у власти в Израиле, — не случайность. Дело в том, что до появления Владимира Путина на арене неофашизма ведущим пионером этого политического направления и образцом для многих неофашистов (включая самого Путина) был Биньямин Нетаньяху. Вернувшись к власти в 2009 году, он с небольшим перерывом оставался у руля практически все это время и стал одной из ключевых фигур современного неофашизма. Одно из главных отличий неофашизма от классического фашизма — это имитация уважения к демократическому процессу. Пока неофашисты могут оставаться у власти посредством сравнительно открытой избирательной системы, они поддерживают этот фасад и одновременно реформируют систему под себя. Они стремятся сохранить видимость демократии, потому что в наши дни легитимность власти требует хотя бы минимального соответствия демократическим процедурам — в отличие от 1930-х годов, когда идея диктатуры была популярна сама по себе. В таких странах, как Германия и Италия, Муссолини и Гитлер действительно пользовались массовой поддержкой, несмотря на откровенное презрение к демократии.

Ситуация, конечно, меняется, когда правительство сталкивается с массовым протестом. Так произошло в России после протестов 2011–2012 годов, когда власти испугались массовой протестной мобилизации и даже возможности проигрыша на выборах. С тех пор режим Путина окончательно отказался от электоральной демократии и перешел к открытому авторитаризму. 

Нетаньяху был пионером неофашистского «демократического» течения и важным союзником многих неофашистских движений, идеологической основой которых является исламофобный расизм.

Существует явная параллель между вторжением Путина в Украину и агрессией ультраправого правительства Израиля против Газы.

Эта война обнажила лицемерие и двойные стандарты Запада как никогда ранее. И в то же время примечательно, что израильское правительство никогда не выступало против России и поддерживало хорошие отношения с Путиным.

Илья Будрайтскис: Путин также довольно неоднозначно отнесся к военным действиям в Газе.

Жильбер Ашкар: А Лавров сказал: «Мы делаем одно и то же: израильтяне борются с нацистами в Газе, а мы — с нацистами в Украине».

Илья Будрайтскис: Да, это тоже «специальная военная операция». Мой следующий вопрос касается режима Асада. Почти десять лет назад Россия вмешалась в сирийскую гражданскую войну, чтобы спасти этот режим. Тогда, во время нашего разговора, вы утверждали, что это стало следствием провала политики США в регионе и успехом для Ирана и России, которые расширяют свое влияние. Как крах режима Асада изменил баланс сил? Можно ли считать Турцию главным бенефициаром? И каковы, на ваш взгляд, возможные сценарии развития событий в Сирии?

Жильбер Ашкар: Режим Асада выживал в течение последних десяти лет благодаря двум опорам: поддержке России и Ирана. Он оказался на грани поражения в 2013 году, когда вмешались иранцы — в основном через ливанскую «Хезболлу», а также через силы, направленные в Сирию непосредственно из Ирана. Однако даже этого оказалось недостаточно, чтобы спасти режим, особенно учитывая, что у Ирана нет военно-воздушных сил. В этом смысле Иран — очень слабая страна, поскольку уже долгое время находится под международным эмбарго. У него имелось лишь несколько устаревших американских самолетов. Именно поэтому Россия вмешалась в 2015 году. В результате: иранские сухопутные силы — без авиации; затем — российская авиация без наземных войск. Российская операция по спасению режима оказалась гораздо более решительной, и авиация сыграла в ней ключевую роль.

Начиная с 2022 года, Россия увязла в войне на востоке Украины и вывела большую часть своей авиации из Сирии. По данным израильских источников, к моменту падения режима Асада в Сирии оставалось всего 15 российских самолетов. В то же время Иран получил серьезный удар со стороны Израиля в ходе его наступления на «Хезболлу» в Ливане осенью прошлого года. Это настолько ослабило группировку, что она больше не могла оказывать существенное влияние на ситуацию в Сирии.

Таким образом, два ключевых союзника сирийского режима были фактически выведены из игры, и тогда сирийские исламистские силы, поддерживаемые Турцией, решили перейти в наступление. Вероятно, они и сами были удивлены тем, как быстро пал режим. Как правило, марионеточные режимы, опирающиеся на внешнюю поддержку, рушатся стремительно, как только эта поддержка прекращается. До Сирии подобная судьба постигла кабульский режим в 2021 году, когда Байден принял решение вывести американские войска из Афганистана.

Разумеется, Турция воспользовалась ситуацией в своих интересах. Но здесь есть важное «но»: те исламистские силы, которые действовали в Сирии, не могли сравниться с режимом Асада по военной мощи. Эти формирования численностью в несколько десятков тысяч бойцов обладают лишь ограниченными военными ресурсами. Здесь нельзя обойти вниманием роль Израиля. Он всегда воспринимал Асада как предсказуемого противника, не представляющего угрозы, поскольку тот никогда не позволял наносить удары по оккупированной Израилем сирийской территории на Голанских высотах. Это была самая спокойная оккупационная граница Израиля. Кроме того, Израиль был уверен, что Россия контролирует ситуацию в Сирии, и получил от нее негласное согласие на нанесение ударов по иранским силам внутри страны.

В Сирии находилось множество российских зенитных ракетных комплексов С-300 и С-400, но ни один из них ни разу не поразил израильский самолет.

Это однозначно свидетельствует о координации между Израилем и Москвой. Несмотря на то, что Иран и Россия поддерживали режим Асада, они соперничали за контроль над Сирией. Поэтому, когда режим пал, Израиль незамедлительно ликвидировал весь военный потенциал Асада: военно-воздушные силы, ракетные арсеналы и даже военно-морской флот, — все это было уничтожено в течение нескольких дней после его падения.

Поэтому новое самопровозглашенное сирийское правительство в Дамаске довольно слабо — оно контролирует лишь часть территории, которая ранее находилась под властью режима Асада при поддержке Ирана и России. В военном отношении оно даже уступает курдским силам на северо-востоке страны. На юге и северо-востоке также действуют другие группировки, некоторые из которых поддерживаются Соединенными Штатами, и они не признают легитимность нового правительства в Дамаске. Таким образом, Сирия сегодня представляет собой арену противостояния различных региональных сил. Турция и Катар — давние сторонники исламистских группировок, которые в настоящий момент вышли на первый план. С другой стороны, Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты, Египет и Иордания, считающиеся прозападными, но одновременно поддерживающие теплые отношения с путинской Россией, формируют региональный альянс, который в идеологическом и политическом отношении противостоит турецко-катарскому блоку. Между этими двумя альянсами идет конкурентная борьба за влияние на новое сирийское правительство. Последнее, в свою очередь, действует весьма оппортунистично, используя это соперничество, чтобы расширить пространство для маневра. Ситуация в Сирии остается крайне нестабильной, и делать какие-либо прогнозы сложно — за исключением того, что период неопределенности может затянуться.

Илья Будрайтскис: В своих последних текстах вы утверждали, что ООН может сыграть решающую роль в мирном урегулировании в Украине. Как это возможно, учитывая, что большинство резолюций Генеральной Ассамблеи ООН по Украине были проигнорированы Россией, а любое признание прав агрессора на оккупированные территории нарушило бы основы международного права, на которых строится сама организация? Какую роль вообще может сыграть ООН в нынешних условиях стремительной деградации международного права и углубления разделения мира на военно-политические блоки?

Жильбер Ашкар: Вы правы, указывая на крайне ограниченное влияние ООН на события в Украине после 2022 года. Это связано с тем, что Совет Безопасности оказался парализован. Остаются только резолюции Генеральной Ассамблеи, но они не обладают сдерживающей силой и могут быть легко проигнорированы — как это делает Россия. Показательно, что в последнее время мы наблюдаем, как Соединенные Штаты и Израиль голосуют по тем или иным вопросам так же, как Россия и ее немногочисленные традиционные союзники. 

Однако я имел в виду не это, когда упоминал ООН как потенциального ключевого игрока в вопросе войны в Украине. Разумеется, речь шла о Совете Безопасности — исполнительном органе ООН. Здесь «слон в комнате» — это Китай. С самого начала полномасштабного вторжения в феврале 2022 года Китай занял официальную позицию, выразив поддержку территориальной целостности — именно такая формулировка была использована — и суверенитета всех государств, «включая Украину», как они специально подчеркнули. Это было весьма значимое заявление.

Позже Китай опубликовал документ из двенадцати пунктов под названием «Позиция Китая по политическому урегулированию украинского кризиса», приуроченный к первой годовщине начала полномасштабного вторжения. Если бы Соединенные Штаты и их западные союзники использовали эту возможность в Совете Безопасности, чтобы совместно с Пекином добиваться немедленного прекращения российской агрессии и продвижения политического урегулирования на основе норм международного права, мы, возможно, не оказались бы в сегодняшнем тупике. Администрация Байдена пошла по стопам первой администрации Трампа в двух ключевых вопросах. Во-первых — враждебность по отношению к Китаю. Здесь наблюдается преемственность между Трампом I, Байденом и Трампом II — на контрасте с более мирными и партнерскими отношениями с Пекином администрации Обамы. Во-вторых — это, конечно, политика в отношении Израиля, где администрация Байдена также продолжила линию Трампа. При всех различиях между ними, именно по этим двум направлениям их политика весьма схожа. Причем без каких-либо убедительных доказательств администрация Байдена с самого начала обвинила Пекин в поддержке российского вторжения.

Именно здесь была упущена колоссальная возможность. Я по-прежнему убежден: если западные страны обратятся к Пекину с предложением о сотрудничестве для достижения мирного урегулирования на основе международного права и принципов ООН — а именно на них Пекин постоянно настаивает, — ситуация может измениться. Внешняя политика Китая строится на соблюдении международного права и принципе невмешательства во внутренние дела. Китай не терпит вмешательства в свои собственные дела, но в межгосударственных отношениях он последовательно выступает за международные институты, многосторонний подход и правовые механизмы. Как известно, Россия не смогла бы противостоять Западу, если бы тот объединился с Китаем. 

Китай играет решающую роль в этом вопросе. Зеленский это понимал: в какой-то момент он попытался наладить отношения с Пекином. Однако в последнее время, стремясь угодить Трампу, он стал делать антикитайские заявления. По сути, именно Вашингтон не допустил начала переговоров с участием Китая, и именно на США лежит ключевая ответственность за затягивание войны в Украине.

Без сотрудничества с Китаем восстановление мира в глобальном масштабе невозможно.

Подвергать Китай остракизму — значит подготавливать почву для мирового хаоса. Мы уже наблюдаем последствия этой политики. Западные обозреватели предпочитают игнорировать этот факт и продолжают демонизировать Китай. Однако на фоне роста неофашизма в Европе мы начинаем видеть признаки пересмотра прежней антикитайской позиции. И Байден, и Трамп подталкивали западноевропейские страны к жесткой антипекинской линии, включая расширение интересов НАТО на китайское направление — за пределами территориального мандата Североатлантического договора.

Теперь же, наблюдая действия США в экономической и военной сферах, европейцы начинают сомневаться. Мы видим, что в нынешний период напряженных отношений с администрацией Трампа западноевропейские страны становятся более открытыми к восстановлению дружественных отношений с Китаем. Это касается и Франции, и Великобритании, и даже Германии, которая особенно тесно связана с Китаем экономически. Сегодня они все чаще склонны отдавать предпочтение собственным интересам, а не безоговорочно следовать за США.
____________

^{Материал подготовлен в сотрудничестве с Institute for Global Reconstitution в рамках программы Eastern Partnership (EaP).}

‍

‍