День Победы: три реплики слева

8 мая 2025 года исполняется 80 лет со дня окончания Второй мировой войны. Смысл и наследие этого события сегодня представляются все менее очевидными и однозначными. Путинская Россия наделяет себя статусом исключительной наследницы победителей и преподносит войну против Украины как продолжение борьбы с фашизмом. Между тем именно российская агрессия ставит под сомнение принципы европейской безопасности и подрывает роль международного права — те самые устои, что были сформированы по итогам 1945 года. А превратив День победы в праздник российского государства, кремлевская пропаганда выхолащивает личную и коллективную память об антифашистской солидарности, равно как и само понятие фашизма. 

Что значат сегодня уроки той войны? Как они могут быть прочитаны с левых и интернационалистических позиций? И возможно ли их прочтение вопреки идеологическому присвоению? Мы публикуем три реплики слева о значении и смысле Дня Победы сегодня: Ганны Переходы, исследовательницы и активистки движения «Соціальний рух»; Елены Гаповой, профессора кафедры социологии Университета Западного Мичигана; и Бернда Герке, историка, издателя и участника левой оппозиции в ГДР.

‍

Ганна Перехода, исследовательница, активистка движения «Соціальний рух»

От Киева до Брюсселя: «Великая Отечественная война» в путинской пропаганде

После восстания на Майдане и незаконной аннексии Россией Крыма в 2014 году кремлевская пропаганда постоянно изображает украинских лидеров нацистами или фашистами. Россия также обвиняет украинские власти в «геноциде» населения Донбасса. Объявляя о начале полномасштабного вторжения 24 февраля 2022 года, Россия обозначила «денацификацию» Украины как главную цель войны. Сама российская агрессия изображается лишь как продолжение Великой Отечественной войны: конфликт, встроенный в циклическую концепцию времени, в котором Россия, вечно находящаяся под угрозой со стороны Запада, борется за свое выживание на украинской земле.

В действительности нет никаких доказательств, подтверждающих обвинения Москвы: не существует каких-либо документальных подтверждений «геноцида» против этнически русского или русскоязычного населения, будь то в Украине или где-либо еще. Что касается украинских ультраправых, то их политическое влияние остается минимальным: на парламентских выборах 2019 года основные ультранационалистические партии, выдвинутые общим списком, получили чуть более 2 % голосов, что значительно ниже порога, необходимого для прохождения в парламент. Одним словом, образ «нацистского режима» в Киеве основан на вопиющем несоответствии между риторикой и реальностью.

Почему же российские власти, говоря об Украине, постоянно ссылаются на Вторую мировую — или, как говорят в России, «Великую Отечественную» войну? Чтобы понять силу риторики, которая, несмотря на отсутствие какой-либо фактической основы, продолжает формировать официальное российское мировоззрение, стоит обратиться к стоящей за ней политике памяти.

Термин «Великая Отечественная война», настойчиво используемый советской и российской стороной исключительно для обозначения периода с 1941 по 1945 год, не учитывает 21 месяц, предшествовавший вторжению нацистской Германии в СССР. В период между пактом Молотова-Риббентропа от 23 августа 1939 года и операцией «Барбаросса» 22 июня 1941 года Москва и Берлин фактически были союзниками: они поддерживали широкое экономическое сотрудничество и дипломатическое взаимодействие, совместно захватили и разделили Польшу в сентябре 1939 года, а Советский Союз совершил аннексию стран Балтии и провел войну против Финляндии. Сведение войны к событиям 1941–1945 годов позволило СССР, а теперь и России снять с себя всякую ответственность за развязывание Второй мировой войны и представить себя исключительно в качестве жертвы нацистской агрессии и главного освободителя Европы.

Великая Отечественная война и особенно победа в 1945 году стали основополагающим событием советской истории и коллективной памяти. Однако эта память, часто представляемая как монолитная и универсальная, отнюдь не однородна. Западные украинцы, пережившие две оккупации с 1939 по 1944 год, помнят войну совсем иначе, нежели восточные, чей опыт был обусловлен в первую очередь нацистскими разрушениями. Память русских мало похожа на память крымских татар, подвергшихся массовым депортациям и лишенных права на возвращение в течение десятилетий. Советские евреи, чьи семьи и поселения были уничтожены во время Холокоста, долгое время были вынуждены хранить молчание, поскольку опыт перенесенных ими страданий не вписывался в официальный нарратив. 

Коллективный опыт войны и официальный дискурс вокруг нее существенно повлияли на смысл, который советские граждане вкладывали в слово «фашизм». Вместо того чтобы обозначать конкретную политическую доктрину межвоенного периода, «фашизм» стал всеобъемлющим ярлыком для обозначения абсолютного врага. Троцкий или британские консерваторы могли быть с одинаковым успехом заклеймены как «фашисты», равно как и внутренние и международные противники после 1945 года — вплоть до китайских коммунистов. Само слово «нацист» использовалось редко. В повседневной жизни назвать кого-то «фашистом» было скорее грубейшим оскорблением, не отсылающим к конкетной идеологии.

При Владимире Путине культ Великой Отечественной войны был возрожден. После продемократических протестов 2011 года и выдвижения Путина на третий президентский срок в 2012 году режим начал целенаправленную политику конструирования исторического нарратива, направленную на обоснование своей легитимности через образ осажденной нации. Прославление победы 1945 года также позволило режиму очистить коллективную память от социалистических элементов: нарратив национального триумфа помогал органично вписать советский период в непрерывную национальную историю без революционного разрыва. Реабилитация Иосифа Сталина как подлинного победителя в войне позволила оправдать авторитарный характер российской власти. Массовые репрессии и политика геноцида, унесшие миллионы жизней, преподносились как трагический, но необходимый шаг: они сделали СССР глобальной сверхдержавой, способной защитить цивилизацию от «коричневой чумы».

Кремль многократно увеличил число правовых инструментов для защиты своей версии истории. С 2020 года Конституция РФ предписывает «чтить память защитников Отечества» и запрещает «умалять значение подвига» советского народа. В апреле 2021 года Путин подписал закон, ужесточающий наказание за «оскорбления» или «ложные сведения» о Второй мировой войне и ее ветеранах. В декабре 2019 года на неформальном съезде стран СНГ в Санкт-Петербурге Путин продемонстрировал лидерам постсоветских государств папку архивных документов, которые, по его словам, доказывали исторические истины, давно игнорируемые на Западе, и выборочно процитировал их, чтобы задним числом оправдать аннексию Польши и стран Балтии, осуществленную СССР. Таким образом Путин превратил историю в оружие, сделав ее неотделимой от национальных интересов. Оспаривать его интерпретацию равносильно государственной измене.

Каждый год 9 мая россияне выходят на шествие «Бессмертного полка», неся портреты родственников, воевавших в 1941–1945 годах. Все чаще в эти ряды добавляются портреты воевавших — или погибших — в войне против Украины, как будто обе войны стали частью единой, бесконечной борьбы. Прошлое и настоящее войны сливаются воедино, а победа 1945 года становится линзой, с помощью которой все события — прошлого, настоящего и будущего — помещаются в непрерывную историческую хронологию. Это символическое слияние также объясняет сюрреалистические образы, используемые российским оккупационным руководством, которое в последние недели разместило пропагандистские баннеры в разрушенных украинских городах. Непригодный для жизни Бахмут превратился в сцену для празднования 80-й годовщины победы России в «Великой Отечественной войне». 

Культ победы — это не только центральный элемент путинского воображения, но и операционная система как для внутреннего управления, так и для внешней агрессии, причем все действия России на международной арене оформляются как часть вечной войны с фашизмом. Так, на границе с Эстонией был установлен гигантский экран, на котором непрерывно транслируется празднование Дня Победы, чтобы напомнить эстонцам, а также латышам и литовцам, что советская победа воплощает в себе неоспоримое моральное превосходство. В российском коллективном воображении слово «фашизм» утратило всякую связь с конкретной политической идеологией и теперь обозначает лишь абстрактную, абсолютную угрозу: стремление уничтожить Россию. Это слово стало синонимом слов «враг» или «русофоб», всегда обозначающих Другого и никогда — конкретное историческое явление. Такое размежевание между словом и смыслом позволяет режиму одновременно прославлять победу над фашизмом и открыто продвигать ксенофобную, гомофобную или ультраконсервативную риторику будто бы без всякого противоречия.

Слово «денацификация», использованное Владимиром Путиным 24 февраля 2022 года для оправдания вторжения, поначалу озадачило многих россиян, большинство из которых не были знакомы с этим термином в данном контексте. Вскоре после этого государственное информационное агентство «РИА Новости» опубликовало статью Тимофея Сергейцева «Что Россия должна сделать с Украиной», призванную прояснить его значение: «денацификация» была описана как «тотальный террор», направленный не только на предполагаемых нацистских лидеров, но и на «народные массы, которые являются пассивными нацистами», считающимися виновными в поддержке «нацистского правительства». По мнению Сергейцева, современной Украине удается скрывать свой нацизм за стремлением к «независимости» и «европейскому пути развития». Уничтожить этот нацизм, по его мнению, значит «деевропеизировать» Украину. В этой логике денацификация становится синонимом устранения любого западного влияния с территории Украины и уничтожения страны как национального государства и отдельного общества. Этот нарратив, распространяемый на официальных государственных платформах, раскрывает истинный размах «денацификации»: этот граничащий с геноцидом масштабный проект призван стереть любые следы украинской самобытности.

Опубликованная недавно на официальном сайте Службы внешней разведки России (СВР) статья «Еврофашизм, как и 80 лет назад, — общий враг Москвы и Вашингтона» наглядно иллюстрирует распространение дискурса «денацификации» далеко за пределы Украины. На сопроводительной картинке изображен ужасающий монстр-гибрид: его тело — черная свастика с кругом звезд ЕС в центре, а голова — карикатура на Урсулу фон дер Ляйен. Существо с вытянутыми окровавленными когтями зажато между двумя штыками — американским и российским/советским. Этот гротескный образ не просто провокация: он отражает нарратив, глубоко укоренившийся в российской государственной пропаганде, где «еврофашизм» становится операционным понятием, охватывающим все европейские общества.

Переломный момент 2022 года показал, чем на самом деле являются эти дискурсы: идеологической основой масштабного вторжения, долгое время готовящегося в информационной сфере. Сегодня часть европейского общества — особенно представители пацифистских левых — попадают в ту же ловушку, недооценивая или игнорируя динамику российской пропаганды. Но машина уже запущена. Значение «фашизма» ежедневно расширяется, пополняя ряды новых врагов. Идеологическая война России с Западом уже не останавливается на Украине — теперь она нацелена на всю Европу. Перед лицом этой жестокой реконфигурации официального российского нарратива безразличие или пассивность сами по себе становятся формами стратегической слепоты.

‍

Елена Гапова, профессор кафедры социологии Университета Западного Мичигана

Как-то раз на День Победы я запостила у себя в ФБ снимок: 1974 год, 30-летие освобождения Беларуси, по главному проспекту Минска идет колонна ветеранов. Пожилые, но еще не старые люди с медалями, среди них немало женщин. Стоящие по краям проспекта жители бросают им под ноги цветы.

Поразила реакция на тот пост (относительно) молодого человека, у которого я когда-то преподавала в магистратуре. Представляю, написал он, как всех этих людей свозили на автобусах и сгоняли приветствовать ветеранов. Он просто не мог представить, что никто никого не свозил и не сгонял, что люди пришли сами, стояли на несколько километров вдоль проспекта, бросали на асфальт цветы, многие плакали. Я была там вместе с мамой и помню тот комок в горле. У памятника на Площади Победы, где заканчивалось шествие, цветов был просто курган, люди шли и шли весь день. Все они относились к тем поколениям, в чьих семьях были живые свидетели войны. Их не надо было «свозить автобусами».

Я стала объяснять это (относительно) молодому человеку но он так и не поверил, сказав, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Во что же надо было превратить 9 мая, чтобы выросший в Беларуси (где, как известно, в войну погиб каждый четвертый) человек так относился к этому дню. Конечно, я понимаю, что все с ним связанное используется пропагандой, особенно теперь, и это вызывает отторжение. С другой стороны, за этим стоит еще и приличествующее ныне отношение к «советскому». Признать победу оказывается как бы невозможно по причине ее «советскости», а для распутывания этого, со всеми противоречиями и сложностями, клубка, оказывается недостаточно то ли интеллектуальной энергии, то ли человеческой смелости. Попробую сказать несколько слов по этому поводу.

В 2008 году Барбара Эпштейн, историк из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре опубликовала книгу “The Minsk Ghetto 1941-1943: Jewish Resistance and Soviet Internationalism”. Полагая, что на территории Советской (т. е. восточной части) Беларуси выжило пропорционально больше евреев, чем в соседней Литве или Польше, она объясняет это несколькими причинами, главной из которых считает воспитанный в советское время интернационализм.

Материалы для книги — воспоминания, архивные документы, интервью с еще живыми на тот момент свидетелями — Барбара собирала в Израиле и Беларуси и в какой-то момент кратковременно жила у меня в Минске (основная ее «база» была в другом доме, но там как-то все заболели гриппом, и она попросилась «на карантин»). В наших разговорах на кухне (в буквальном смысле) она объясняла, что критически важным оказалось то, что до войны все эти люди, евреи и неевреи, жили рядом, работали вместе, их дети ходили в один детский сад, они часто входили в одну и ту же партийную организацию, наконец, исповедовали общую коммунистическую идеологию.

Готовя в начале 2000-х cборник «Женщины на краю Европы», я попросила ее написать текст о женщинах в сопротивлении Минского гетто, куда привозили также евреев из Европы. Там было как коммунистическое, «советское» подполье, так и «спонтанное»; кого-то удалось спасти, выведя в лес к партизанам. Гетто было ликвидировано в ноябре 1943 года: мы все понимаем, что это значит.

На основании имевшихся у нее к тому моменту свидетельств Барбара подготовила небольшой текст. Приведу последний абзац его:

«В завершение рассказа о подпольной деятельности в гетто Елена Майзлес пишет: “Я хочу обратить внимание на дружбу между людьми разных национальностей. Когда нас заставили перебраться в гетто, мои беларусские соседи оставили у себя мою 17-летнюю дочь; 24 ноября они пришли в гетто и забрали с собой моего 3-летнего сына...” Именно дружба между людьми разных национальностей позволила значительному количеству евреев из Минского гетто вырваться на свободу, особенно если сравнивать это число с ситуаций в других гетто Восточной Европы. Арон Фитерзон, также входивший в подпольную организацию Минского гетто, пишет: “Я должен сказать, что если бы не беларусские и русские товарищи, а также подпольная организация в русском районе, едва ли кому-либо из евреев удалось бы выжить. Только благодаря им мы остались в живых”».

В сноске источник этого свидетельства: «Воспоминания Арона Фитерзона. Архив Яд ва-Шем. М41/19».

Мне хочется добавить к этой обширной цитате несколько слов «от себя», про то, что я знаю из обычных семейных разговоров дома. Не из разговоров специально о войне, а как бы мимоходом, из реплик за мытьем посуды.

Как летом 1941 года в маленьком беларусском городке советские еще власти посадили в грузовик еврейскую семью моего отца, когда уже были слышны немецкие танки, и вывезли на Урал, в Челябинск. Все остались живы.

Как моя мама, девочка из беларусской деревни, студентка первого курса ленинградского филфака, получила письмо от отца из-под Витебска: «Домой не возвращайся, Витебск горит». Как пешком уходила оттуда в эвакуацию моя бабушка со слепым мужем-сельским учителем и тремя маленькими детьми. Как бомбила эти колонны идущих на восток женщин и детей славная люфтваффе. Я как-то встретила в Штатах молодую женщину, аспирантку, чья бабушка также была в тех колоннах.

Как успел уйти на фронт до того, как была оккупирована в первых числах июля Могилевская область, дедушка моего мужа, и его жена и трое детей узнали о его гибели в боях за город Львов только после освобождения.

Как 9 мая мама всегда говорила: «Во время блокады меня спасли ленинградцы. Я была девочка из беларусской деревни, у меня даже не было зимнего пальто. Я могла лежать в этом рву с двумя миллионами других...»

Что к этому добавить? Великий и трагический день.

‍

Бернд Герке, историк, издатель, участник левой оппозиции в ГДР

8 мая 1945 — день освобождения и начало нового мирового порядка 

8 мая 2025 года исполняется 80 лет со дня победы антигитлеровской коалиции над фашистской Германией. Кровавый режим был свергнут, и война, унесшая 60 миллионов жизней, наконец-то завершилась. Радость от падения нацистского режима испытали и освободители, и сами освобожденные; тем не менее 8 мая 1945 года стал днем, в который началась битва исторических нарративов и идеологий, поскольку этот день также обозначил установление нового мирового порядка, начало которому было положено на Ялтинской конференции. Победившие в войне державы Запада, в том числе Англия и Франция, пытались сделать все, что было в их силах, для того, чтобы сохранить и усилить контроль над бывшими колониальными владениями. В то же самое время США пытались не просто подчинить Европу собственным интересам, но и положить начало Pax Americana — Американскому миру. 

Для стран Восточной Европы это закончилось тем, что недолгая свобода, ставшая возможной после победы над Германией, обернулась новыми марионеточными диктатурами, подконтрольными Советскому Союзу. Те, кто раньше сражался с гитлеровским режимом, вскоре обнаружили, что их мечты о свободе преданы и Западом (в лице сенатора Маккарти и политики маккартизма), и Восточным блоком в виде усиливающегося гнета репрессий. Таким образом, день 8 мая не только стал символом победы над фашистским режимом и окончания развязанной им войны, но и открыл новую главу в мировой истории.

Несмотря на неоднозначные последствия 8 мая 1945 года — в особенности, для немецких левых, — этот день стал символом освобождения. Для Германии — страны, спровоцировавшей фашистские беспорядки по всему миру, страны, ответственной за геноцид европейских евреев, а также народов синти и рома, насильственную «германизацию» Польши и кровавую войну против Советского Союза, — конец нацистского режима означал прежде всего освобождение всех узников концлагерей и тюрем, освобождение миллионов подневольных рабочих и антифашистских активистов. Уже с 1933 года немецкие антифашистские активисты подвергались арестам, пыткам и тюремным заключениям, впоследствии некоторые из них погибли в концентрационных лагерях. Конечно, подобной жестокостью была отмечена вся политика нацистского режима. Однако подавление и убийство немецких левых стало предпосылкой для остальных совершенных фашистской Германией преступлений. Таким образом, 8 мая стало не в последнюю очередь и днем освобождения Германии. Это важно учитывать — особенно в свете того, что современные немецкие консерваторы на протяжении последних десятилетий настаивали на нарративах, приуменьшающих, а иногда и вовсе отрицающих серьезность совершенных фашистами преступлений.

Несмотря на то что День освобождения 8 мая 1945 года не стал началом ожидаемой европейскими левыми победы социализма, значение этого события не поддается оценке. В Германии, как и в остальной Европе, соперничество между империалистическими блоками переросло в борьбу за социальные и демократические ценности. Это, в свою очередь, оказало влияние на политическую практику во всех странах. Несмотря на раскол между социалистическим и капиталистическим блоками, немцы по обе стороны от Берлинской стены только выиграли от противостояния систем. Восточные немцы были избавлены от масштабных кампаний сталинского террора, которые пришлось пережить другим восточноевропейским государствам после 1945 года. В Западной Германии ГДР вела осторожные переговоры, поощряя капиталистов к компромиссу с рабочими. Целью переговоров было предотвращение полноценной классовой войны, которая была бы на руку коммунистам. В результате росли зарплаты и социальные выплаты, и это даже не потребовало крупных забастовок, подобных тем, что наблюдались во Франции или Италии.

Глобально послевоенный порядок в Европе был неразрывно связан с созданием Организации Объединенных Наций и формированием системы международного права и прав человека, основанной на принципах многосторонности и отказа от насилия. США и Советский Союз имели возможность оказывать выборочную поддержку колониальным народам в борьбе со старыми колониальными империями Великобритании и Франции. Устав ООН и права человека были закреплены в качестве основополагающих принципов — решение, на которое повлияли уроки двух мировых войн и зверства германского фашизма.

Однако существование империалистических блоков и новой системы международных отношений неоднократно приводило к нарушению установленных конвенций. Участие США в войне во Вьетнаме и оккупация Советским Союзом Чехословакии в 1968 году — лишь два примера того, как империи нарушали общие соглашения. Тем не менее существование антивоенных и правозащитных движений, их активная позиция по поводу нарушений правил ООН власть имущими, говорят о том, что конвенция о правах человека все же имела благоприятное воздействие. Вместе с уставом ООН она сыграла ключевую роль в формировании оппозиционных политических сил как в Восточной, так и в Западной Европе в 1980-х годах. Аналогичным образом, заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года заложил основу для модели антагонистического мира, которая доказала свою эффективность в многочисленных конфликтах по всему миру.

В настоящее время мы переживаем значительные изменения в глобальном балансе сил. Менее чем за три десятилетия глобальной гегемонии США, последовавшей за распадом Советского Союза, стало очевидно, что у тотального контроля есть собственная граница. Стремление к доминированию привело к состоянию вечной войны, жертвами которой стали многочисленные страны Ближнего Востока. Все это свидетельствовало о сдвиге в динамике мировой власти — это и побудило путинский режим начать войну против Украины и европейского миропорядка. Похоже, что ожидаемая Путиным многополярность, во многом ставшая возможной благодаря провокационным действиям президента США Дональда Трампа, теперь быстрее заменит принцип многосторонности, закрепленный в Уставе ООН. На недавней Мюнхенской конференции по безопасности министр иностранных дел Китайской Народной Республики также говорил о многополярности, и это несмотря на то, что КНР всегда делала упор на многосторонность в международных отношениях.

Я считаю, что для того, чтобы противостоять этим вызовам, современные левые должны принять следующие меры:

1. В условиях роста националистических настроений по всему миру приоритет должен быть отдан развитию концепции интернационализма и ее реализации. Это означает прежде всего оказание поддержки левым интернационалистам во всех странах и, насколько это возможно, их объединение;

2. Левые активисты, интересы которых лежат в области эмансипаторных практик, должны отстаивать стандарты, ставшие общепризнанными после Второй мировой войны и создания Организации Объединенных Наций в качестве минимальных требований к любой политической системе. Необходимо, чтобы нарушения этих норм любой властью признавались, а не отрицались;

3. В своем видении будущего левые в Европе должны сосредоточиться на создании другой, радикально демократической, социальной и экологической Европы вместо сегодняшнего неолиберального Европейского союза. Это будет Европа, которая сможет создать социальную альтернативу и твердую оппозицию новым националистическим и империалистическим сверхдержавам;

4. В свете тех внутренних и внешних вызовов, с которыми столкнулись демократические и социальные свободы, указанные в Конвенции ООН о правах человека и стандартах Международной организации труда, другая Европа может существовать только в том случае, если она способна защитить себя как изнутри, так и извне. Значение этого «инакомыслия» для нынешних эмансипационных левых в Европе должно наконец стать предметом серьезной дискуссии о независимой военной политике, в которой гарантируется серьезное отношение как к внутренним угрозам, так и к внешним угрозам свободе, демократии и социальному прогрессу.

‍