Школа учит рожать

После 2022 года российская школа стала пространством не только для передачи знаний, но и для закрепления социальных ролей, которые государство считает приоритетными. Девочкам все чаще отводится место будущей матери — хранительницы «традиционных ценностей» и демографического ресурса. Патриотическо-воспитательные занятия наподобие «Разговоров о важном» представляют материнство как особую миссию, а новая дисциплина «Семьеведение» формирует установки на вступление в брак, как можно раньше, и многодетность. 

Параллельно в некоторых регионах вводятся планы по числу беременных школьниц — показатели, к которым привязаны единовременные выплаты и отчетность чиновников. Эти процессы сопровождаются публичными заявлениями представителей власти и Церкви о том, что девушкам образование нужно меньше, чем семья и дети. В совокупности школа постепенно превращается в инструмент демографической мобилизации, где девочек прежде всего готовят к материнству, а не к самостоятельному выбору жизненного пути. По крайней мере, так школу видит современная российская власть в условиях милитаризации.

«Традиционные ценности» вместо образования

Демографические цели открыто интегрируются в политику образования. В 2024 году Министерство просвещения ввело во внеурочную программу новый курс «Семьеведение» для 5–9 классов. Согласно методическим материалам, его задачи — «формирование в сознании обучающихся ценности крепкой семьи, брака, многодетности», «воспитание целомудрия». Дополняет картину общенациональный проект «Разговоры о важном» — еженедельные классные часы, где блоки о семье закрепляют жесткое разделение гендерных ролей. В модулях, посвященных семейным ценностям, девочкам отводится роль «матери и хранительницы очага», а мальчикам — «защитника и воина». Формулировки максимально прямолинейны: «Мать — хозяйка дома, хранительница очага», «Материнство — особая миссия женщины». Параллельно рассказывают о «героях специальной военной операции» как образцах для мальчиков. Школьница получает однозначный сигнал: материнство — не один из возможных жизненных выборов, а заранее назначенная задача, тогда как ее одноклассникам-мальчикам обещана роль активных творцов, деятелей и защитников.

В некоторых регионах чиновники внедрили систему поощрений за ранние роды. В Алтайском крае официально объявлено о разовой выплате 100 тысяч руб. всем ученицам очной формы, вставшим на учет по беременности. В Калужской области в 2025 году также утвердили программу выплат беременным школьницам и студенткам (единовременно 100 тысяч рублей), при этом в план заложили охват 123 девушек в первый год, 130 — в 2026 и 143 — в 2027. Иначе говоря, ранняя беременность превращена в плановый показатель — к 2027 году в области должно быть почти четыре сотни несовершеннолетних матерей, чтобы чиновники смогли отчитаться об успехах в повышении демографии. Аналогичные «планы по беременным» приняты в Орловской области (490 выплат за 3 года), Кемеровской и Алтайском крае, Брянской, Воронежской, Тверской областях. Подобные меры Министерство труда рекомендовало внедрить по всей стране, позиционируя их как поддержку молодых матерей ради улучшения демографии. 

Однако многие эксперты считают эти инициативы намеренной популяризацией ранних родов. При этом даже сами депутатки призывают не нормализовать ситуацию, когда «ребенок рожает ребенка — это трагедия, а не героизм», и предупреждают, что выплаты «отправляют сигнал: забеременела — получи деньги». Председательница Комитета Госдумы по защите семьи Нина Останина назвала материальное стимулирование школьниц к родам «вынужденной, исключительной мерой, ни в коем случае не поощрительной» и выступила против того, чтобы «подталкивать школьниц к беременности и родам».

Подобная политика подкрепляется риторикой высокопоставленных лиц, открыто противопоставляющих образование и семью для женщин. Ценность образования для девушек ставится под сомнение на самом высоком уровне: так, в 2023 году глава Минздрава Михаил Мурашко заявил, что стремление женщин отложить рождение детей ради учебы и карьеры — «сформировавшаяся порочная практика», ведущая к проблемам со здоровьем. «Посыл должен быть иным: чем раньше женщина родит в пределах физиологических и в соответствии с рекомендациями Минздрава, тем лучше и для неё, и для ребёнка», — подчеркнул министр. 

Еще раньше, в 2020 году сенатор Маргарита Павлова предложила «перестать ориентировать девушек на получение высшего образования», назвав долгий поиск себя «побочным эффектом феминизма». «Поиск себя затягивается на долгие годы, в результате упускается детородная функция», — заявила Павлова, призвав переориентировать юных россиянок с университетов на раннее замужество и рождение детей. 

В том же русле высказался и влиятельный священнослужитель протоиерей Дмитрий Смирнов: «Девочкам не нужно ходить в школу, они должны учиться быть мамами». В эфире радиостанции он утверждал, что для семилетней девочки важнее научиться ухаживать за младенцем, чем «читать и писать», и риторически спрашивал: «Чего там в этой школе делать?.. А так она будет уже готовая мама». Хотя слова Смирнова вызвали резкую критику, по сути они лишь доводят до абсурда линию аргументации, звучащую и у чиновников. Разница лишь в степени откровенности. 

Чиновники, сенаторы и священники говорят об одном и том же: образование для девочек обесценивается, а раннее исполнение «женского предназначения» представляется добродетелью.

Чем выше уровень образования женщины, тем позже она становится матерью и тем меньше у нее детей. Анализ данных из 28 европейских стран показывает, что именно образование сильнее всего влияет на возраст рождения первенца и вероятность рождения последующих детей (Greulich & Toulemon, Demographic Research, 2023). В этом смысле логично, что обращение к теме «женского предназначения» начинается со школы — именно там решается, сколько у девочек будет времени и возможностей для выбора дальнейшего жизненного пути.

Учебники без женщин

Исследование проекта «Гласная», проведенное к началу учебного 2025/26 года, показало удручающую гендерную диспропорцию. В текстах заданий ЕГЭ по русскому языку доля женских образов составляет лишь 8,8 %, тогда как мужские персонажи встречаются почти в семь раз чаще (58,2 %). Остальные случаи — это герои без указания пола. Иначе говоря, девушка, готовясь к главному экзамену в школе, практически не видит женских имен среди авторов и персонажей, на которых строятся задания. Феминитивы — слова женского рода для наименования профессий, например «авторка», «редакторка», — в официальных материалах отсутствуют. При этом употребление «старых» феминитивов — вроде учительницы или актрисы — по-прежнему допустимо, тогда как «новые» формы, появившиеся в языке благодаря феминистскому движению, сознательно исключаются из официальных и учебных текстов. Более того, их употребление считается недопустимым стилевым отклонением, за которое экзаменуемая рискует получить снижение баллов. В школьном каноне женщина почти не появляется как творец, исследовательница или политическая фигура — чаще она показана лишь как приложение к мужчинам.

Эта тенденция прослеживается и в школьных учебниках по гуманитарным предметам. По подсчетам «Гласной», в популярных учебниках по обществознанию для 8–11 классов упоминания исторических женщин — деятельниц политики, науки, культуры, труда — составляют всего около 5%. Мужчины и их достижения занимают оставшиеся 95%. Из 38 цитат, приведенных в рубрике «Мысли мудрых» по окончании каждого параграфа, только одна оказалась принадлежащей женщине (императрице Екатерине II), хотя, казалось бы, женских исторических персонажей, условно не опасных для сегодняшней власти, великое множество. Кроме того, ни одна женщина не названа и в разделе о современных достижениях российской науки в курсе для 8 класса. Современных исследовательниц авторы пособий попросту игнорируют или умалчивают их статусы: так, докторка наук Елена Лобачева упомянута лишь как «современный российский учёный-экономист», без указания степени. При этом для ученых-мужчин перечислены все научные регалии. В итоге у школьницы может сложиться впечатление, будто науку, историю и культуру творили почти исключительно мужчины, а вклад женщин ничтожно мал.

Художественные тексты и задания также зачастую рисуют женщин в стереотипных амплуа. Анализ КИМов (контрольных измерительных материалов) ЕГЭ последних лет выявил типичные образы: либо героические жертвы (например, стойкая партизанка Таня), либо пассивные женщины, нуждающиеся в защите мужчин-воинов. Набор профессиональных ролей, приписываемых героиням, скуден и традиционен: учительница, актриса, доярка, медсестра, стенографистка. Часто женщина описывается только через родственный (мужчинам) статус — «мать», «сестра», «бабушка». Мужские же роли разнообразны — от императора Петра I до столяра и военного, не говоря уже о множестве знаменитых писателей и ученых-мужчин. Таким образом, структура учебных материалов воспроизводит модель, где девочка не находит разнообразия примеров для подражания. Перед ее глазами женские фигуры либо отсутствуют, либо показаны исключительно в семейно-бытовых и второстепенных ролях. 

Эксперты называют это явление «символическим уничтожением» женского присутствия. Гендерная исследовательница Юлия Гришина отмечает: «Слабая представленность женщин в учебниках сигнализирует ученицам и ученикам о меньшей значимости этой группы в публичной сфере науки, культуре, искусстве, поддерживает гендерные стереотипы и закрепляет гендерное неравенство. То есть если упоминаний о женщинах нет, то и проблем, с которыми сталкиваются женщины, их поступков — нет». 

Школьные пособия не просто отражают реальность — они во многом конструируют её. Когда девочка одиннадцать школьных лет почти не видит женщин среди исторических деятелей, писателей, учёных, это закрепляет существующее неравенство, представляя его как норму. Одновременно сужается горизонт её собственных амбиций — ролевые модели для неё ограничены, тогда как у мальчиков их избыток. В конце концов, мальчики привыкают воспринимать лидирующие позиции как свое естественное право — ведь в школе их учат именно этому.

Исследования показывают, что репрезентация в учебных материалах напрямую влияет на мотивацию и выбор учащихся. Так, обзор фонда Institute of Education Sciences (США) отмечает, что отсутствие в школьных книгах образов, отражающих половое или расовое разнообразие, ограничивает представление учащихся о собственных возможностях. Если девочка не видит женщин-ученых, писательниц, политиков, то ее представление о том, кем она может стать, остается неполным. Инклюзивный учебный контент расширяет горизонты, а присутствие женщин в лидерских ролях разрушает представление о том, что лидерство — мужская прерогатива. Инклюзивность в образовании — не вопрос «политкорректности», а условие равного доступа к будущему.

Повторение — мать учения

Новые учебные программы подкрепляются ежедневными школьными практиками, создающими единый идеологический контур. Девочка слышит одну и ту же мысль из разных источников: учебников, классных часов, внеурочных курсов. На уроках истории и ОБЖ всё чаще акцентируется «духовно-нравственная ценность семьи» и необходимость традиционных ролей. Тем временем, часы обществознания, где можно было бы обсудить права человека, критическое мышление, гендерное равноправие, в расписании сокращаются. Вместо этого добавляются уроки патриотизма и религии, где девочкам предлагается образ хранительницы дома, а мальчикам — защитника Отечества. Про «урезание» часов на непрофильные, но важные предметы учителя говорят постоянно. Эта проблема системы образования назрела давно, но во время войны приобрела специфический окрас. Ранее о влиянии пропагандистских разнарядок, говорила в интервью «После» учительница одной из российских школ. 

В таком окружении каждый повтор имеет значение. Если однажды услышанная установка «материнство — особая миссия женщины» могла бы быть поставлена под сомнение, то растиражированная многократно, она превращается в «истину». Когда одни и те же формулы повторяются на классных часах, «Разговорах о важном» и внеурочных занятиях, они перестают быть мнением и становятся «знанием», ежедневно утверждаемым школой. В этой системе у девочки уже почти не остается места для сомнений или собственного выбора.

Знания против предназначения

Умаление значения образования для девочек выглядит особенно противоречиво на фоне их реальных академических достижений. 

Свежей официальной статистики Рособрнадзора с разбивкой по полу в открытом доступе нет. Итоговые отчеты по ЕГЭ и ОГЭ последних лет сосредоточены на количестве «стобалльников» и средних показателях по регионам. Последние детализированные данные относятся к 2015 году, когда по информации «Российской газеты» девочки в среднем показали более высокие результаты почти по всем предметам. Так, по русскому языку выпускницы набирали около 65,7 балла против 58,6 у юношей, по литературе — 55 против 45,9. По информатике девушки демонстрировали преимущество (59,2 против 56,4), а единственным предметом, где мальчики не намного опережали одноклассниц, была профильная математика. Аналогичная картина наблюдалась и на ОГЭ, который сдают после 9 класса: девочки успешнее сдавали большинство дисциплин и чаще становились медалистками, тогда как среди неуспевающих было больше мальчиков.

Эти тенденции подтверждаются и более свежими международными исследованиями. В исследовании PIRLS-2021, оценивающем навыки понимания и интерпретации текста у учащихся начальной школы, российские девочки показали результат по чтению на 14 баллов выше мальчиков, а в TIMSS-2019 различия по математике и естественным наукам оказались минимальными. Кроме того, аналитические обзоры ВШЭ фиксируют, что девочки чаще демонстрируют высокие достижения в гуманитарных дисциплинах и выбирают продолжение обучения, тогда как мальчики несколько чаще ориентируются на технические направления.

До 2021 года девушки стабильно составляли большинство среди абитуриентов вузов. В 2021/22 учебном году, по данным Минобрнауки, около 52% поступивших составляли женщины (то есть свыше 565 тысяч студенток). В 2022–2023 годах гендерный баланс при приеме несколько выровнялся (примерно 50/50), однако доля женщин среди выпускников университетов всё равно выше — девушки реже бросают учебу и чаще завершают программы обучения и получают дипломы. Таким образом, объективные показатели демонстрируют более высокие образовательные результаты школьниц и студенток. Девочки не только получают лучшие оценки, но и активнее продолжают образование.

Школьницы могут превосходить мальчиков по успеваемости, но система постоянно дает им понять, что это не главное. Высший приоритет для них — создать семью и родить детей как можно раньше, остальное — необязательное дополнение. Такой диссонанс бьёт по самоуважению и мотивации — зачем стараться, если твоё отличное знание математики или литературы всё равно обесценят?

Безальтернативное будущее

Девочка-подросток, которая мечтает о науке, спорте или карьере, не находит подтверждения своим устремлениям — ни в школьных текстах, ни в заявлениях власти. Наоборот, ей внушают, что такие планы второстепенны или даже опасны, если мешают скорому замужеству. Вместо свободы выбора формируется убеждение о заранее расписанном будущем, а любая попытка пойти своим путём грозит осуждением и клеймом «неправильной женщины». 

В старших классах, когда подростки обычно пробуют разные роли и строят планы, девочек подталкивают к единственному варианту — семье и раннему материнству. Конфликт между естественным стремлением к самореализации и навязанным сценарием может порождать тревожность и обесценивать реальные академические достижения — медали, победы на олимпиадах, высокие баллы ЕГЭ оказываются меньше и незначительнее, чем предписанная гендерная роль.

Однако важно отметить, что восполнение этого перекоса нередко зависит от самих педагогов. Если учителя не согласны с идеологическими установками, им приходится действовать в обход программы — искать дополнительные материалы, обсуждать с ученицами темы, которых нет в учебниках. Но такие усилия требуют личной мотивации и внутренней готовности идти наперекор системе. После введения «патриотических» курсов и новых методичек учителя оказались в положении, где любое отступление от официальной линии грозит доносом или увольнением. Те, кто пытается сохранить критическое мышление в классе, фактически вынуждены балансировать между профессиональной этикой и риском преследования.

В долгосрочной перспективе такая политика ведет к консервации гендерного неравенства в обществе. Школьницы, которые сегодня привыкают считаться «помощницами» и «хранительницами очага», завтра с меньшей вероятностью будут претендовать на лидерские позиции в науке, бизнесе, политике. Страна недополучает их таланты и идеи, потому что в критические годы развития их фактически убедили, что «это не женское дело». Для самих же девушек это оборачивается ограниченным жизненным сценарием. Их личный потенциал — академический, творческий, профессиональный — остается нереализованным.

***

Политика, в которой школа используется как инструмент демографии, кажется простой и удобной для государства: чем раньше девочка примет навязанную роль, тем меньше вопросов она будет задавать. Но у этой стратегии есть оборотная сторона, которая уже просматривается.

Во-первых, воспроизводится социальное неравенство. Девочки получают меньше возможностей для развития и выбора. Но вместе с этим проигрывает и общество — в нём становится меньше исследовательниц, предпринимательниц, лидерок — тех, кто мог бы формировать новые практики и двигать страну вперёд, а еще отстаивать интересы самих женщин. 

Неравенство, закрепленное в школе, затем отражается и в политике. Сегодня в Государственной думе и Совете Федерации женщины занимают лишь 17% мест. То есть среди тех, кто принимает стратегические решения — определяет приоритеты бюджета, социальной политики, науки, — их почти нет. Между тем исследования показывают, что высокая представленность женщин в органах власти положительно сказывается на экономическом росте, уровне доверия к институтам и качестве жизни. Если девочкам с детства показывают, что образование и выбор профессии не приоритет, завтра их будет так же мало среди тех, кто управляет страной.

Во-вторых, подобная политика консервирует гендерные стереотипы и передает их дальше. Школьница, усвоившая, что ее успехи не имеют значения, завтра сама будет транслировать этот опыт своим детям, передавая мизогинные установки уже следующему поколению. Так замыкается круг, где традиционные роли воспроизводятся не только сверху, но и снизу — через каждую семью. Это самый пессимистичный сценарий, но так ли он нереалистичен для подрастающего поколения?

И наконец, за видимой заботой о рождаемости стоит отказ признать право девочек на полноценное образование и вообще собственный выбор жизненного пути, где детей может и не быть, а внимание и интересы молодой женщины направлены, например, на науку или общественную сферу. Демографические показатели можно временно улучшить выплатами и планами, но за цифрами демографических отчетов скрываются утраченные возможности целого поколения.

‍