Казахстан и российский неоимпериализм

Десятилетия до кризиса

Комментаторы и исследователи часто описывают положение Казахстана в отношениях с Россией ригидно: или как предельно подчиненное, или как полностью самостоятельное. Реальность — где-то между этими двумя крайностями. Хотя казахстанские власти вынуждены считаться с линией Кремля из-за глубокой инфраструктурной и энергетической зависимости от РФ, они все же стараются действовать в своих интересах, в том числе из-за низового давления. Однако после массовых протестов в январе 2022 года и начала войны России против Украины автономии у правящего класса Казахстана стало гораздо меньше. 

Так было не всегда. В 2000-е годы, несмотря на политическое родство бывшего президента Нурсултана Назарбаева сначала с Ельциным, а затем с Путиным, Казахстану во многом удавалось сдерживать экспансию российского бизнеса. Несмотря на численное преимущество российских компаний среди всех иностранных, Россия занимала лишь третье место по объему инвестиций в Казахстан (уступая США и Нидерландам). Серьезную конкуренцию российским предприятиям на заре независимости составляли транснациональные корпорации, пришедшие в Казахстан осваивать крупнейшие нефтяные месторождения и создавать необходимую для этого коммерческую инфраструктуру. Российский капитал присутствовал во многих ключевых секторах казахстанской экономики — от финансового до нефтяного, — но никогда не занимал в них доминирующего положения. 

Назарбаев стремился избежать доминирования какой-либо сверхдержавы с помощью «многовекторности» — политики равной удаленности и равного же сотрудничества с ведущими странами мира. Этот подход, по его замыслу, должен был помочь Казахстану выстроить разветвленное экономическое сотрудничество и за счет этого балансировать между интересами локальных и глобальных гегемонов, не давая никому абсолютного преимущества. А после кризиса 2008 года крупный бизнес и вовсе стал постепенно переходить под контроль казахстанских элит или государства. 

Важно отметить, что казахстанские элиты крепко связаны с российскими как в культурном плане (в силу схожего опыта жизни в СССР, обучения в советских вузах и общего языкового пространства), так и в деловом (наличие активов в России, совместных предприятий и постоянных контактов на межгосударственном уровне). Более того, казахстанские чиновники регулярно копируют программы и законы своих российских коллег, особенно репрессивного толка. Несмотря на это, они никогда всерьез не обсуждали проект политической интеграции двух стран.    

Что у Казахстана не получилось сделать за годы независимости, так это ограничить потоки российского импорта. С 2000-х годов Россия является крупнейшим торговым партнером Казахстана и ввозит в страну от 30 до 40% нужных ей продовольственных и непродовольственных товаров. Во многом для удержания этих объемов, которые сокращались на протяжении 2010-х годов, был создан Евразийский экономический союз (ЕАЭС). 

С момента появления ЕАЭС приносит Казахстану меньше выгод, чем Беларуси и Кыргызстану. Все складывается так потому, что российский рынок — самый крупный в составе союза — остается труднодоступным для казахстанской продукции. Это наглядно показывают экспортные данные — на Россию приходится менее 10% экспорта Казахстана. И Россия не видит смысла что-либо менять, поскольку под ударом окажутся ее собственные производители, для которых другие рынки уже не настолько доступны.

Несмотря на создание ЕАЭС, политический суверенитет Казахстана остался при нем. Хотя Назарбаев и был сторонником евразийской интеграции с момента распада СССР, он выступал против создания общего парламента, системы гражданства или валюты. Поэтому зависимость Казахстана от России сохраняет прежде всего инфраструктурный характер. 

В большей степени ей подвержен нефтяной сектор — критически важный для казахстанской экономики, формирующий почти половину доходов государственного бюджета. Около 98% поставок нефти за рубеж происходит по трубопроводам, проходящим через Россию. Начало этой системе транспортировки было положено в позднесоветское время, а сегодня, после ее значительного расширения, трубопровод служит основным рычагом политического воздействия на Казахстан. 

Наряду с этим Казахстан активно использует мощности нефтеперерабатывающих заводов в Омске и Оренбурге для переработки своего сырья в топливо, которое затем поставляется на местный рынок. Эти объемы позволяют стране избежать острого дефицита топлива, поскольку три существующих завода не могут обеспечить имеющийся в стране спрос. 

Все это дает Кремлю потенциал для политических манипуляций в случае несогласия казахстанских властей следовать его политическому курсу или идти на компромиссы. В противном случае Россия может затруднить экспорт нефти, ограничить переработку сырой нефти в топливо, заблокировать ввоз разной казахстанской продукции или приостановить поставки российского продовольствия. В любом из этих случаев Казахстан столкнется как минимум с краткосрочным кризисом и потратит много ресурсов на его преодоление.

Сжатие суверенитета

С началом президентства Касым-Жомарта Токаева дистанция между Казахстаном и Россией стала заметно сокращаться. Кремль пробовал перейти к наступательной стратегии еще в 2020 году, когда добивался перестройки системы электронного правительства Казахстана и почти договорился, чтобы к ее созданию привлекли «Сбербанк». Однако резко негативная реакция казахстанцев и западные санкции против России заставили обе стороны отступить от этой идеи. Другая попытка наступления была связана с актуализацией дискуссии о строительстве АЭС с почти явным выбором «Росатома» в качестве генподрядчика. Но окончательно это решение было принято только в 2025 году.

Поворотным моментом в отношениях двух политических режимов стало то, что казахстанские элиты прибегли к помощи Путина в момент транзита власти от Назарбаева к Токаеву. Изначальная договоренность казахстанских президентов состояла в том, что Токаев будет править номинально, а реальную власть сохранит за собой Назарбаев. Для этого Назарбаев перешел в должность председателя Совета безопасности, которому тогда формально подчинялись главы силовых ведомств, а неформально — руководители исполнительных органов. Однако Токаев практически сразу стал проявлять субъектность и строить собственный бюрократический аппарат.  

В течение 2021 года Токаев и Назарбаев несколько раз летали в Москву, чтобы договориться о распределении власти. Но консультации ни к чему не привели. Январские события 2022 года, начавшиеся как столкновение двух фракций элит на западе Казахстана, после нескольких массовых забастовок и активизации граждан в ряде крупных городов, вылились в противостояние вооруженных групп с полицией, преимущественно в Алматы. Токаев, заранее посовещавшись с Путиным, попросил задействовать миротворческие силы ОДКБ для остановки беспорядков. Поскольку основная часть миротворцев состояла из российских военных, многие казахстанцы восприняли это как «интервенцию метрополии».

Вооруженные столкновения после переброски миротворцев были прекращены за считанные дни. Но Токаев впоследствии был вынужден неоднократно отплатить Путину за готовность обеспечить устойчивость его политического режима. Вероятно, это было главным условием сохранения Токаева у власти, на которое Путин пошел вопреки длительным и доброжелательным отношениям с Назарбаевым. Без этого окружение Назарбаева могло сместить Токаева с занимаемого поста и завершить перехват власти. На это мало кто был способен: беспорядки дезориентировали разные фракции элит, и они пытались разобраться, к какой стороне им примкнуть, чтобы не потерять свои привилегии.  

‍Близость по принуждению

После введения санкций и резкого ухудшения отношений между Западом и Россией Путин требует от центральноазиатских лидеров демонстрировать все большую лояльность, которая всегда может грозить им вторичными санкциями. И поскольку ни одна из противоборствующих России сторон пока не предложила Казахстану материальной поддержки для смены внешнеполитических ориентиров, власти продолжают тесное сотрудничество с РФ. Но несмотря на такую конъюнктуру и наличие долга непосредственно перед Путиным, Токаев все же не отказался проявлять независимость с началом войны в Украине.

В первые месяцы Токаев не препятствовал тому, чтобы в крупных городах проходил сбор гуманитарной помощи жителям Украины. Власти также не разогнали антивоенный митинг в Алматы, который собрал не менее 2000 человек — внушительное число для города, напуганного вооруженными столкновениями. Кроме того, президент Казахстана публично призывал к мирному урегулированию конфликта и неоднократно высказывался неприятным для Путина образом. Самым ярким стало заявление на экономическом форуме в Санкт-Петербурге о том, что «Казахстан не признает квазигосударственные территории ДНР и ЛНР».

Но романтический период вольнодумия продлился для Токаева недолго. Сначала российские политики и публичные лица усилили давние информационные атаки на Казахстан, называя его «искусственным государством». Затем Казахстан стал масштабной площадкой для обхода санкций и параллельного импорта западной продукции (как гражданского, так и военного характера). А через время Россия начала новый виток экономической экспансии на казахстанский рынок. 

Усиление позиций России проявлялось как в виде роста общей численности российских компаний в Казахстане, так и через приобретение долей в стратегических активах страны. За 2021–2024 годы количество фирм с российским капиталом выросло на 138%, почти до 19 тысяч. В результате на них стало приходиться 42% от всех иностранных предприятий, зарегистрированных в Казахстане. Среди переехавших компаний был и крупный бизнес (например, InDriver, Yandex, Playrix), и более мелкий, включая участников системы параллельного импорта, позднее попавших под западные санкции. Перенос операций российских компаний в Казахстан даже спровоцировал бум на рынках коммерческой недвижимости больших городов: компании стали скупать или строить офисные и складские здания.  

Из числа стратегических активов особенно выделяются энергетические. В 2023 году «Росатом» приобрел доли в нескольких крупнейших урановых месторождениях (хотя в конце 2024 года перепродал их китайским компаниям) и добывал уже около четверти всего урана в стране. Другие российские компании — «Интер РАО – Экспорт» и «Фирма ОРГРЭС» — договорились о строительстве трех угольных ТЭЦ, крайне непопулярном среди части казахстанцев из-за перспективы ухудшения и без того проблемного качества воздуха. Но куда большее недовольство общества вызвало решение строить АЭС с «Росатомом» в качестве генподрядчика. Для его легитимации местные власти придумали провести референдум, а особо несогласных стали уголовно преследовать.

Это самые основные темы, которые Путин и Токаев обсуждали во время официальных и неофициальных контактов. Их количество может служить отдельным свидетельством роста влияния России на Казахстан. С 2022 года президенты созванивались по телефону и встречались лично с регулярной частотой, иногда по нескольку раз в месяц.  

«Виртуозность» российской стороны состояла в том, что на начальном этапе сделок по строительству ТЭЦ Россия предлагала Казахстану привлекательные условия финансирования, но впоследствии отказалась от обещаний и перенесла нагрузку на государственный бюджет Казахстана. Схожая ситуация может возникнуть и при строительстве АЭС, контрактные условия которого казахстанские власти раскрывать отказываются. Но казахстанские власти вряд ли бы шли навстречу российской стороне, если бы эти проекты не сулили им личной выгоды.     

Впрочем, ход экспансии не был линейным. Параллельно Россия уговорила казахстанские власти выкупить дочку «Сбербанка», а также перепродала им часть акций в главном институте развития ЕАЭС — Евразийском банке развития. Кроме того, в 2024 году началось возвращение российских компаний в свою юрисдикцию, поскольку они стали лучше понимать, как работать в условиях санкционного режима, или не смогли адаптироваться к специфическим институциональным условиям казахстанской экономики.

После начала войны экономика Казахстана извлекла определенные выгоды от параллельного импорта и переноса российских компаний в Казахстан. На это, в частности, может указывать рекордный объем привлеченных в 2024 году ($4 млрд) российских инвестиций. Но товарооборот между странами, выросший за годы войны на $4 млрд до $28 млрд, по-прежнему складывается не в пользу Казахстана. 

Нынешние экономические отношения имеют четкую цель: сначала Россия поощряет казахстанские элиты, а затем извлекает ресурсы из страны. Россия при этом не имеет и не предлагает какую-либо стратегию, ведущую к равномерному развитию двух государств, от которого выигрывали бы все слои населения, а не только политические и бизнес круги двух стран.

Неуверенное противодействие

Долг Токаева перед Путиным может казаться безмерным. Российскому лидеру подчас удается договориться о невероятных условиях для своих элит: продавать недостающую Казахстану электроэнергию по завышенному в четыре раза тарифу или склонить к решению приобретать больше российского газа, ухудшая перспективы его добычи в Казахстане. А чтобы получить дополнительное расположение российского президента, в Казахстане принимают предварительный закон «об иностранных агентах» и подумывают о его доработке.  

В то же время Токаев чувствует пределы сближения с Россией, поскольку не может полностью игнорировать недовольство граждан. Это объясняется спорной легитимностью нынешнего президента. Его выборы в 2019 году сопровождались постоянными протестами и многочисленными нарушениями, поскольку граждане воспринимали его только как  ставленника Назарбаева. А в 2022 году участники январских событий и вовсе выступали за демонтаж сложившегося политического порядка. Более того, Токаев продолжил линию своего дискредитированного предшественника, сохраняя его олигархическую систему с широким социальным неравенством. 

Опасаясь последующей мобилизации общества, Токаев решил в спешке провести референдум по изменению Конституции, а также досрочные президентские и парламентские выборы. Регистрация новых политических партий при этом, как и появление новых политических фигур, пресекались на корню. 

Государство в целом регулярно обрушивается на гражданское общество с репрессиями. В пику этому играют избрание Дональда Трампа на пост президента США и смена политических настроений в Евросоюзе. Теперь главы этих государств, встречаясь с президентом Казахстана, почти не интересуются состоянием прав человека и процессами демократизации. 

Несмотря на постоянное сопротивление низовой активности, Токаев вынужден идти на уступки перед гражданами. Казахстанцы с большой опаской воспринимают Россию после ее вторжения в Украину, а также на фоне ее политического и экономического давления на Казахстан. Более того, эту точку зрения разделяет и часть элит.

Уступки Токаева происходят на фоне дискуссии о деколонизации, которой власти не препятствуют. Деколониальный дискурс развивается преимущественно в культурных сообществах и университетской среде двух крупнейших городов — Алматы и Астаны. Основным полем его выражения стало современное искусство, которое с момента обретения Казахстаном независимости является главной площадкой для социальной критики из-за цензуры в академии и публичной сфере. Но законодатели этого дискурса — исследовательницы и исследователи, работающие в европейских и американских университетах. Они находятся в постоянном контакте с культурными институциями и сообществами вокруг них, реализуя с ними различные образовательные и художественные проекты. 

В Казахстане деколониальная дискуссия принимает в основном антироссийскую тональность и обходит стороной проблему неоколониализма как такового. Укорененность империалистической логики в западном капитализме, образующем нынешний глобальный порядок, тоже игнорируется. Мало кто видит в капитализме эпицентр социальных проблем. Напротив, участники деколониального дискурса нередко считают его необходимым условием для вхождения в высшую лигу государств, в основном модернизированных по западному образцу. Поэтому главными областями сопротивления колониализму становятся культура и язык.

Вопросы, которые встают в связи с деколонизацией, нельзя считать малозначительными. Они касаются трагических событий, указывающих на неприглядные эпизоды советской модернизации и политики. Из-за действий Российской империи в отношении кочевых народов степи, нюансов демаркации границ при создании социалистических республик, а также коллективизации и массы управленческих ошибок в ранний период правления Сталина, Казахстан охватил масштабный голод. В результате него в начале 1930-х годов погибло более миллиона человек. 

В последующие годы Казахстан стал местом для разного рода экспериментов: массовой депортации народов; организации исправительно-трудовых лагерей; испытания ядерного оружия; высыхания Аральского моря из-за нужд хлопковой промышленности. 

Этот список дополняет и характерная для всех республик СССР дискриминация по национальному признаку. Один из основных примеров здесь — назначение не имевшего отношения к стране Геннадия Колбина первым секретарем ЦК Компартии Казахстана. Решение, которое Москва приняла в 1986 году, поставив местных жителей перед фактом, спровоцировало массовые протесты. После того как волнения были подавлены силой, тысячи человек оказались задержаны, около ста получили уголовные сроки. Эту работу администрация Колбина вела под эгидой борьбы с национализмом, заглушая демократические по своей сути требования общества.

Но способы преодоления империализма, которые предлагают участники дискуссии о деколониальности, вряд ли помогут избавить Казахстан от структурного угнетения. 

Если грубо обобщить, то их стратегия сводится к утверждению казахского языка и культуры в качестве гегемонных, что в дальнейшем должно трансформировать все существующие в Казахстане идентичности в одну принципиально новую. Унификация идентичностей, в свою очередь, должна устранить все формы неравенства между людьми, включая классовое. А ощущение равенства на почве культуры и языка автоматически приведет общество к построению более демократической политической системы, сделав его похожим на общества развитых стран Запада.

Дискуссия о деколониальности в Казахстане парадоксальным образом отклоняется от теоретических дебатов Глобального Юга. Она также отказывается от важной для его теоретиков задачи преодолеть бытие западного модерна с его институтами капитализма и национального государства. Участники дискуссии о деколониальности в Казахстане тоже предлагают вернуться в прошлое, чтобы осмыслить себя в отрыве от советско-российских колониальных нарративов. Но результатом этого возвращения становится пересборка себя по модернистским лекалам западных обществ. И только лишь для того, чтобы стать полновесным участником на глобальном параде национальных государств.

Не менее важно и то, что участники деколониальной дискуссии не предлагают внятных стратегий по искоренению социального и экономического неравенства, против которого выступали протестующие в январе 2022 года. Наоборот, фрагментация общества по культурным признакам может усилить проявление этого неравенства. Она чревата появлением одной группы, соответствующей золотому стандарту идентичности, которая будет чувствовать себя вправе монополизировать все политические и экономические ресурсы, а затем распоряжаться ими по своему усмотрению. Это слабо отличается от последствий нынешнего авторитарного порядка. 

Токаев позволяет вести дискуссии о деколониальности по двум причинам. Первая — это возможность поддерживать некоторую легитимность в ситуации ее кризиса. Сама возможность критически высказываться о России снижает остроту реакции на политические и экономические решения, сделанные в угоду Кремлю. Другая причина — создание дополнительного способа мобилизации населения на случай новых протестов. Поддержание нарратива о колониальном давлении дает возможность перенаправлять гнев масс с локального политического режима на российский. 

‍Нужен новый курс

Впрочем, мало какое объединение общества сейчас возможно по все той же причине репрессий. Нехватка легитимности, которую испытывает Токаев, побудила руководство Казахстана запретить любые формы коллективного протеста. Мирные и легальные митинги не разрешают местные власти, а несанкционированные сворачивают силовики. Единственная допустимая форма массовой активности — акции, которые проходят по инициативе государственных политтехнологов.

Рабочее движение находится в особой ситуации. Профсоюзы ведут каждый свою локальную борьбу, но не видят необходимости, равно как и возможности, объединять усилия для выражения общих требований. Это бросилось в глаза еще во время январских протестов 2022 года, когда объявившие забастовки нефтяники (на западе Казахстана) и шахтеры (в центральной части страны) не смогли солидаризироваться друг с другом. Разобщенность рабочих — результат жестокого подавления профсоюзов после протестов 2011 года в Жанаозене и более ранних попыток Назарбаева расколоть рабочее движение, предпринятых в 1990-е годы перед приватизацией крупных предприятий. 

Отсутствие оформленной и последовательной силы для давления снизу ведет не только к дегенерации политического режима Казахстана, но и повышает вероятность глубокого экономического кризиса, в который страна будет входить по мере отказа развитой части мира от углеводородного сырья.  

Нынешний правящий класс не заинтересован и вряд ли способен предложить Казахстану какой-либо альтернативный вектор развития. Любые масштабные изменения могут угрожать сложившейся системе извлечения ренты, что вряд ли понравится как устоявшемуся при Назарбаеве олигархату, так и новой группе элит, формирующейся вокруг Токаева и его приближенных. Поэтому за время правления Токаева его администрация не разработала никакого внятного экономического курса, сохранив приверженность неолиберальной траектории бывшего президента. 

Более того, пока Путин остается у власти в России, он продолжает выступать гарантом для лояльного политического режима в Казахстане, поддерживающего статус-кво. И в случае массовых волнений казахстанцы могут увидеть очередную высадку российских войск с целью восстановить легитимность нынешнего или следующего авторитарного лидера. Это будет подкреплять как регрессивное движение страны, так и неоимперские практики России. 

Из-за отсутствия политической динамики в Казахстане появляется необходимость в хорошо продуманной антироссийской позиции. Ее основой может стать противостояние путинскому авторитаризму и его империалистическим притязаниям, а не экзистенциальное отрицание России и всех ее граждан. Цели левых и прогрессивных коалиций двух стран отнюдь не противоположны. Нынешней региональной пирамиде авторитарной власти, где гегемонный авторитаризм подпирает все остальные, можно противостоять только сообща и только предложив новую логику социально-экономического развития, способную заинтересовать массы. 

Оставаясь в замкнутых национальных границах, шансы двух стран на благополучие довольно ограничены, поскольку проблемы каждой из них выходят за пределы собственной юрисдикции. Без переформатирования внешней политики России у Казахстана вряд ли станет больше возможностей для экономического и политического прогресса. Россия же нуждается в перезапуске своей пока еще военной экономики, чему может помочь переизобретение нынешней модели экономической интеграции. Казахстан обладает важным опытом, который можно использовать для выстраивания более справедливой системы торговли, а также имеет потенциал для выработки промышленной и технологической базы, ориентированный на нужды широких слоев, а не правящих классов.

Это создает необходимость постсоветского интернационального проекта для совместной выработки политической и экономической программ. Но форма и содержание этого интернационала — предмет отдельной обширной дискуссии.

‍