«Однажды женщины съедят Кремль»

После полномасштабного вторжения России в Украину российские власти резко ужесточили курс на «традиционные ценности» и репрессии против ЛГБТК+-сообщества. В декабре 2022 года был принят закон, полностью запрещающий «пропаганду ЛГБТ» среди взрослых, а в ноябре 2023-го Верховный суд признал «международное ЛГБТ-движение» экстремистской организацией. Это фактически поставило под риск уголовной ответственности любую публичную видимость и защиту прав квир-людей. 

Квир-активистки либо уходят в глубокое подполье, либо вынужденно эмигрируют, так как опасаются преследования. На этом фоне именно женщины-активистки и феминистские инициативы стали одним из заметных очагов сопротивления войне внутри страны, и, что важно, значительная часть этих активисток — лесбиянки.

‍Патриархат и невидимость лесбиянок: двойная стигма

В гетеронормативной патриархальной культуре лесбиянки исторически оставались «невидимыми». Романтические отношения между женщинами долгое время  обесценивались: их воспринимали как нечто несерьезное, считали «просто близкими подругами» или же представляли через male gaze — как сексуальную фантазию мужчин о двух женщинах. Лесбийская невидимость также была связана с рисками: многие женщины не могли открыто говорить о своей идентичности из-за угрозы репрессий и насилия. Поэтому молчание и скрытность были вынужденной стратегией выживания.

Патриархальная культура, однако, активно поддерживала эти риски и страх, стараясь не замечать или вычеркивать лесбиянок из истории и публичного пространства. Это и сегодня делает их невидимыми и укрепляет монополию гетеросексуальной нормы. В результате лесбиянки сталкиваются с двойной стигматизацией: и как люди с негетеросексуальной ориентацией, и как женщины. Первое делает их мишенью гомофобии, второе — уязвимыми перед сексизмом.

Феминистские исследовательницы отмечают, что стирание лесбийского опыта — сознательное действие патриархата. По выражению поэтессы и теоретика Адриенны Рич, «уничтожение документов и свидетельств о реальности лесбийского бытия всегда использовалось для того, чтобы поддерживать принудительную гетеросексуальность». Ведь это лишало женщин знания о том, что лесбийские отношения могут дарить «радость, чувственность, смелость и ощущение общности». Патриархальная культура старается не замечать или вычеркивать лесбиянок из истории и публичного пространства. 

Это происходит и сейчас в России. Лесбиянки гораздо реже фигурируют в медиапространстве, чем геи. Как много публичных лесбиянок в политике вы знаете? И это несмотря на то, что гомофобные клише в России чаще нацелены против гей-мужчин. Однако любовь между женщинами будто «не существует» для патриархального сознания вовсе или считается чем-то менее опасным. 

Чтобы понять, как война и актуальная политическая ситуация в России влияют на лесбиянок и их идентичность, мы поговорили с несколькими героинями. Одна из собеседниц отметила, что гетеронормативное общество часто фетишизирует лесбиянок: «Гомофобия [в отношении лесбиянок]… здесь сильно связана с сексизмом; с тем, что мужчины объективируют женщин. Я постоянно слышала: “Да, геев я не люблю, но лесбиянки — это нормально, потому что я могу на них посмотреть”». Это унизительное фейковое «принятие» говорит нам об отказе всерьез воспринимать отношения женщин без мужчин. Ничего удивительного, ведь в патриархате женская субъектность всегда ставится ниже мужской, либо женщина получает субъектность сугубо через мужчину; отсюда берет свое начало идея о том, что «настоящая женщина» не станет отказываться от романтических или сексуальных связей с мужчинами. Лесбиянкам же приходится ежедневно доказывать, что их отношения  — это «полноценная» любовь, партнерство, и их жизнь не нуждается в одобрении со стороны мужчин.

Неудивительно, что многие лесбиянки в России сейчас предпочитают не афишировать свою идентичность, чтобы избежать осуждения, насилия и репрессий. Невидимость навязывается нам извне, лишает возможности открыто делиться своими историями, формировать сообщества и бороться за свои права. В случае лесбиянок с антивоенной позицией ситуация становится еще опаснее.‍

Лесбийство как сопротивление патриархату и милитаризму

При таких условиях само открытое существование лесбиянки в России становится вызовом системе. «Назвать себя лесбиянкой — это уже акт сопротивления», — прозвучало в одном из наших интервью. 

Эта мысль отражается в классических работах лесбийского феминизма. Адриенна Рич писала, что лесбийское бытие — это одновременно нарушение табу и отказ от навязанного образа жизни, прямой вызов мужскому «праву доступа» к женщине. Так женщина, которая утверждает свое право любить женщин, тем самым говорит «нет» патриархальному порядку, по которому все женское существование должно выстраиваться вокруг мужчин. В ответ на это еще на рубеже 1960–70-х в среде радикальных феминисток появился термин «политическое лесбийство» как стратегия освобождения женщин от патриархального диктата гетеросексуальных ролей.

Высшая форма патриархата — милитаризм, идеология которого опирается на культ гипермаскулинности, иерархию власти и оправдание насилия. Это патриархат в его самом агрессивном выражении. Феминистки призывают сопротивляться милитаризации: она усиливает власть мужчин и отнимает ресурсы у гражданских сфер жизни, делает уязвимые группы еще более уязвимыми. 

Милитаризм в обществе питается жесткими гендерными стереотипами: мужчине отводится роль воина/завоевателя, женщине — подчиненная функция скромной поддержки в тылу. Соответственно, всякий, кто нарушает эти установки, вольно или невольно подрывает устои милитаризма. Лесбиянки, отвергающие диктат мужской сексуальной власти, ставят под вопрос весь комплекс патриархальных ценностей, куда входит и война. Как заметил автор статьи “No Pride in War: Queer Liberation and the Anti-War Movement”: «Наша борьба — не только против войны как таковой, но против всей системы угнетения». Как отмечается в этой статье,  «логика войны создает те самые угнетающие системы — капитализм, расизм, сексизм, гомофобию... — которые мы стремимся демонтировать». Быть лесбиянкой — значит ломать привычные конструкции патриархальной власти. Это уже само по себе контркультурное, альтернативное системе поведение, особенно в контексте авторитарного и милитаризованного государства. 

Именно поэтому лесбийская идентичность в нынешней России приобретает политическое измерение. Когда власть навязывает ультраконсервативную идеологию и культивирует милитаристский патриотизм, даже простое утверждение «я – лесбиянка» звучит как вызов этой огромной системе ненависти.

‍Лесбиянки в антивоенном движении

Лесбиянки уже не раз становились заметной силой в мировых движениях за мир, даже если их вклад не всегда отмечался в официальной истории. Еще в начале XX века, во время Первой мировой войны, женщины, которые состояли в романтических союзах, участвовали в первых пацифистских организациях. Например, одну из старейших антивоенных организаций США — Лигу сопротивления войне (War Resisters League, основана в 1923) — возглавляли активистки Трейси Майгетт и Фрэнсис Уизерспун. Они были парой, прожили вместе более 60 лет и посвятили свою жизнь борьбе за права женщин, мир и социальную справедливость.

В 1980-х годах в Великобритании женское антиядерное движение развернулось вокруг легендарного лагеря протеста Greenham Common, который изначально был инициативой нескольких женщин против размещения ядерных ракет США. Лагерь просуществовал почти 20 лет, стал полностью женским пространством и притягивал феминисток со всего мира. Многие участницы Greenham Common были лесбиянками и благодаря этой среде обрели смелость совершить каминг-аут. Британские газеты 80-х уничижительно называли протестующих «лесбиянками» с целью их очернить, но это только сильнее объединяло женщин. Одна из активисток вспоминала, что эти нападки придали ей решимости принять свою идентичность и рассказать об этом публично. 

Женский антивоенный протест оказался естественной средой для реализации своих политических взглядов: «Это было пространство, где можно быть собой. Я лесбиянка, почему мне могло там не понравиться?», — рассказывала участница Гринхэма. Вклад этих «обычных женщин», как позже отметила актриса и политикесса Гленда Джексон, был очень значим. Некоторые политики признавали, что без Greenham Common не удалось бы достичь соглашений по ядерному разоружению в конце Холодной войны. Много лет спустя бывший президент СССР Михаил Горбачев отметил роль, которую сыграли «женщины Гринхэма и движение за мир в Европе» в достижении Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности 1987 года, который он подписал с президентом Рональдом Рейганом в декабре 1987 года. 

И это лишь некоторые примеры. Лесбиянки исторически играли заметную роль в борьбе против войны и милитаризма, хотя часто их вклад по понятным причинам игнорировался в публичном поле. Большинство лесбиянок — женщины, поэтому они особенно остро чувствуют давление со стороны патриархальных структур. Феминистское мирное движение часто становилось естественным пространством для лесбиянок, где их голос все чаще мог звучать открыто. В наши дни, когда война и репрессии обрушились на российское гражданское общество, этот исторический опыт находит свое продолжение.

‍В сегодняшней России

Российские лесбиянки находят самые разные формы сопротивления войне и угнетению. Один из примеров такой самоорганизации — это взаимопомощь в изгнании. Две наши собеседницы были вынуждены покинуть Россию из-за угрозы преследования. 

Двадцатипятилетняя Таня уехала летом 2022 года — сначала в Грузию, а затем перебралась с партнеркой в Аргентину. После начала полномасштабного вторжения Таня стала активнее помогать правозащитным организациям и упомянула, что сначала просто донатила, а позже пошла волонтерить в ОВД-Инфо. 

«…Был момент, когда и я сама к ним [ОВД-инфо] обратилась за помощью, потому что я не очень понимала, что делать. Мне позвонила мама: “Таня, мне тут в квартиру в 12 часов ночи ломятся два “космонавта”, тебя ищут. Что ты такое сделала?” Говорю: “Я не знаю”. И мы приняли решение, что, наверное, нужно очень быстро как-то уезжать. Я так и не знаю до сих пор, что это было», — рассказывает героиня. В 2024 году Таня волонтерила в проекте «Лабиринт», где помогала готовить инструкции для женщин, столкнувшихся с домашним насилием в эмиграции, а также продолжала работать в русскоязычном феминистском медиа. Для Тани было важно совместить в своей деятельности феминистскую оптику с практической помощью. 

Волонтерская работа давала ей ощущение смысла даже вдали от России, хотя это и выматывало, активизм помогал держаться на плаву. Она рассказывает, что с началом войны осталась практически одна: «У меня не осталось друзей. Очень тяжело оказалось на расстоянии поддерживать связь, особенно понимая, что проблемы у вас разные. Ты в эмиграции, а они на “большой земле”, и как будто невозможно разговаривать, если человек делает вид, что ничего не происходит».

Покинув Россию, Таня считает важным продолжать открыто говорить о своей идентичности и высказываться против насилия. Она признается, что только в эмиграции почувствовала свободу и приняла свою лесбийскую идентичность. Каминг-аут стал для нее своего рода катарсисом и протестом против режима.

Вторая героиня, Алина, оставалась в России до 2024 года, но в итоге тоже эмигрировала. Сейчас она живет в Тбилиси. До войны Алина не занималась активизмом, однако после полномасштабного вторжения российских войск в Украину все изменилось. Она столкнулась с репрессиями по отношению к людям с антивоенной позицией, отъездом близких подруг, гонениями на независимые медиа. Слишком многое говорило о том, что оставаться было опасно. Покинув страну, Алина решила помогать тем, кто сталкивались с похожими трудностями. Сейчас она работает в проекте «Ковчег», крупнейшей правозащитной инициативе, которая поддерживает антивоенных мигрантов из России. Проект был создан весной 2022 года и стал опорой для многих несогласных с режимом. Организация предоставляет бесплатное временное жилье, юридические консультации, психологическую помощь для вынужденно эмигрировавших. 

Алина рассказывает, что устроилась в «Ковчег» через год после переезда, когда почувствовала себя в безопасности за границей. Она открытая лесбиянка и феминистка. Сегодня вклад Алины в сопротивление войне проявляется в повседневной работе: ответить уехавшим на вопросы о бюрократических особенностях новой страны, помочь снять жилье, провести поддерживающее мероприятие. Такой «невидимый» труд зачастую остается за кадром, но это огромный вклад в выживание россиян в изгнании. Через такую поддержку диаспоральное сообщество, в том числе лесбийское, сохраняет стойкость и человеческое достоинство вопреки идее властей разобщить и запугать всех противников войны.

Тем временем внутри страны лесбиянки, которые решили остаться, находят свои способы сопротивления. В Петербурге живет Элла, ей 23 года. Героиня не состоит в антивоенных проектах, однако старается создавать пространство поддержки вокруг себя. Элла пережила болезненный разрыв с семьей из-за токсичной домашней обстановки и переехала в большой город одна, фактически спасаясь от насилия, еще до войны. Начав самостоятельную жизнь, она окончательно утвердилась в своей идентичности лесбиянки и больше не скрывает этого. После 24 февраля 2022 года многие ее друзья и подруги уехали за границу, и она лишилась привычного близкого окружения. Но вместо того, чтобы впасть в отчаяние, Элла занялась делами, которые дают ощущение солидарности и позволяют жить в соответствии со своими ценностями. Сейчас девушка работает массажисткой, няней, а еще участвует в волонтерских проектах для подростков. Она признается, что война «закрутила гайки» для всех квир-людей: любой неверный шаг может привести к проблемам. Несмотря на враждебную среду, личный выбор Эллы — не молчать о том, что она лесбиянка. Она верит, что открытость притянет единомышленниц. Ее сопротивление сейчас — это обычная жизнь наперекор ужасающим обстоятельствам. Снимать квартиру, работать, помогать людям, гулять с собакой, любить тех, кого любишь, и не дать страху разрушить эту жизнь изнутри.

Элла признается, что война обнажила еще одну грань уязвимости: она ощущает сильное давление из-за невозможности «прикинуться гетеросексуальной». Будучи открытой лесбиянкой, Элла не может скрыться от репрессивной системы даже формально. «У меня… чувство усиливающегося давления, потому что я человек, который не сможет замаскироваться», — делится героиня. 

Еще одна наша героиня под псевдонимом Ноеминь, активистка, социальная работница и преподавательница, остается в Санкт-Петербурге. Ноеминь — участница Феминистского антивоенного сопротивления. С первых же дней полномасштабной войны феминистки одними из первых организовались и выступили против государственного насилия. 25 февраля 2022 года, на следующий день после вторжения, в России возникло Феминистское антивоенное сопротивление (ФАС) — децентрализованная сеть активисток внутри России и за ее пределами, которые выступают против войны и милитаризма. ФАС уже не единожды столкнулось с репрессиями: в декабре 2022 года Минюст внес движение в реестр «иностранных агентов», а весной 2024-го ФАС было объявлено «нежелательной организацией». Но независимые и анонимные ячейки ФАС продолжают работу и внутри страны благодаря таким смелым людям, как Ноеминь.

Героиня также участвует в анархистском феминистском проекте в России, работает с мигрантами, помогает людям с опытом беженства, в том числе украинкам и украинцам. «С началом войны стало понятно, что я больше ничем не могу заниматься, кроме работы с социальными проблемами. Я больше не вижу ни в чем столько смысла, как в помощи сообществу, людям, ну и себе тоже». Активистка вспоминает, как до войны она успела принять участие в квир-фестивале в Петербурге, а «сейчас, конечно, все по-другому». Она рассказывает, что в Петербурге получить медицинскую помощь у гинеколога открытой лесбиянке сейчас тяжело, даже квир-френдли врачи опасаются последствий из-за законов против квир-людей и вынуждены действовать осторожно. 

Активистка отмечает, что ее отношение к своей лесбийской идентичности изменилось с началом полномасштабной войны. Раньше она старалась «нормализовать» свою жизнь, подчеркивала, что «мы такие же, как все», и не хотела, чтобы лесбийство было первым фактором, по которому ее определяют. Теперь же, по ее словам, на первый план выходит именно видимость: «Раньше я долго боролась за то, чтобы нормализовать свою квирность. Чтобы первое, что я говорила про себя, — это не “я лесбиянка”, а просто вот: “я — человек”. А сейчас я, наоборот, замечаю, что мне хочется больше про это говорить и больше показывать и рассказывать». Она добавляет, что все чаще надевает значок с радугой, позволяет себе «вбрасывать» упоминания о том, что она лесбиянка, и считает важным делать это даже в мелочах. Например, «…ненароком взяться с девушкой за руку, или как-то поцеловаться в центре города, или продолжать одеваться гендерно-неконформно, например».

Героиня отмечает, что сегодня любое открытое проявление квир-идентичности в России стало небезопасным. Если раньше закон о «пропаганде» 2013 года воспринимался как нелепая угроза — «все мы нарушали его десятки раз, просто начав встречаться с девушками», — то теперь ситуация обострилась до абсурда. За печать квир-книг или помощь квир-организациям можно получить уголовный срок, а символы вроде радужного флага превращаются в источник страха. По словам героини, видимость и идентичность лесбиянки в нынешней России оказались под тем же давлением, что и радикальные формы политического протеста. «Недавно мы с коллежанками составляли протокол безопасности и оценивали риски. И вот наша самая большая проблема — это куда деть этот квирный флаг за моей спиной, потому что по наказанию это стало так же страшно, как взорвать рельсы. Это ужасно. От этого стало сильно страшнее», — делится Ноеминь. Героиня вспоминает историю Андрея Котова, который погиб в СИЗО в прошлом году. Он совершил самоубийство из-за репрессий, с которыми столкнулся: Андрея обвинили по статье об экстремизме за организацию туристических поездок для геев. «Это даже для России кажется чрезмерно жестоким», — говорит Ноеминь. 

Война, по ее оценке, сделала и без того тяжелую жизнь квир-людей невыносимой: «Стало еще хуевее». Лесбиянки, отмечает Ноеминь, и раньше были «в маргинальном положении», а теперь повсюду риск и тревога: «ребенка могут забрать у однополой семьи по надуманным причинам». Если раньше можно было сказать: «Ну да, я лесбиянка, но вообще-то я просто человек, такой же, как все», то теперь «ты просыпаешься в супергеройском костюмчике… как у сапатистов — повязка, знак протеста». Даже если женщина не участвует в акциях, не состоит в организациях и «просто живет своей жизнью как лесбиянка» — это уже протест. Ведь государство делает ее «преступницей только за то, что она существует».

Ноеминь отмечает, что война буквально политизировала каждую частицу ее повседневности: «Раньше я могла проводить границы, отделять себя от контекста… А после начала войны это стало невозможно». Теперь ей приходится заранее «много чего проговаривать» — с матерью, партнерками, подругами. Обсуждать, что делать при аресте или если к ним подходят полицейские, можно ли держаться за руки на улице или целоваться в центре города. Она отмечает, что даже работа с психотерапевтом изменилась. Ноеминь важно, чтобы психолог понимал политический контекст ее жизни. Это ощущение постоянной угрозы, страх перед репрессиями и необходимость обсуждать безопасность с близкими привели к горькому выводу: «Будто почти не осталось места для меня». Тем не менее героиня подчеркивает, что для нее важно продолжать работать и жить, ведь пока война не закончится, важно сохранять себя и социальные связи, пусть и в новых жутких условиях.

Помимо активизма, Ноеминь пишет тексты, сочиняет стихи, творчество для нее — еще одна форма протеста и поддержки. В какой-то момент нашей беседы героиня озвучивает мысль: «Ведь просто онтологически лесбийство противоречит, блять, почти всем системам угнетения и власти. Это же такой крутой инструмент. Да, ты его не выбирала. Да, мы его не выбирали. Окей. Это понятно, что стремно, потому что не было выбора такой инструмент приобрести или отказаться от него. И требовать от людей его использовать — это не очень правильно, но мне кажется, это был бы просто взрыв буквальный». Потом  Ноеминь рассказала, что в одном из ее стихотворений метафорично воплощена мечта о том, как женщины и лесбиянки разрушат старый мир и построят новый на руинах патриархата:

я/мы революционерки,
я/мы знаем, что однажды женщины съедят Кремль и
крошками красного кирпича измажут себе языки,

и крошечные лесбиянки сварят из депутатов суп,

и лесбиянки-гигантки сожгут МКАД (смотри: Москва горит, это я, это я) – и пойдут огромными ногами
топтать президентов и полицейских,

и лесбы, лесбийки, лесбухи пойдут строить общины
и города, где управляют, только подчиняясь, и
целовать леса, которые больше никогда не срубят,

и обнимать сестер, любовниц, подруг, товарок,
бунтарок, революционерок так крепко, что на
сгибах локтей появятся мозоли.

Признайтесь, захотелось?‍

Солидарность, ценность сообщества и мир

Что объединяет все истории наших героинь — разных по опыту, возрасту, географии? Прежде всего понимание, что в их случае лесбийство стало частью антивоенного сопротивления. Кто-то напрямую участвует в протестном движении или сотрудничает с правозащитными организациями, другие просто живут открыто и помогают ближним; но и то, и другое в сегодняшней ситуации является вызовом милитаристскому авторитарному порядку. 

При всем риске и страхе, каждая из героинь находит ресурсы для поддержки — в себе и людях вокруг. Когда у Эллы началась тяжелая депрессия на фоне отъезда близких (многие друзья уехали после начала войны, она буквально помогала им паковать вещи перед стремительным отъездом), спасением для нее стала дружеская поддержка. Героиня откровенно говорит, что больше нет иллюзий о «светлых сторонах» происходящего, важно просто не оставаться одной во тьме, и на вопрос, что ее поддерживает в вынужденной эмиграции, не задумываясь, отвечает: «Мне очень нужны сообщества и безопасные места, куда можно прийти — и поныть, и поболтать, и высказаться. Я чувствую, насколько это необходимо, насколько это помогает дальше жить с какой-то более или менее здоровой головой».

Солидарность и понимание — главный источник опоры и для Ноеминь. Она подчеркивает, что ее держат на плаву социальные контакты и чувство товарищества. Когда рядом есть подруги и единомышленницы, даже разделяющие лишь часть ее опыта, появляется и надежда, и смысл продолжать борьбу. Ноеминь, как и другие, старается видеть ценность даже в маленьких шагах: по ее словам, «даже если активизм временно помогает лишь нам самим, это уже достижение: вот, например, у нас есть десять человек, которые помогают друг другу… и самим себе». Такое сплоченное сообщество, убеждена героиня, сохранит себя, свои ценности и через годы испытаний.

Лесбиянки невидимы для государства, но не друг для друга. Через неформальные сети, чаты, «сарафанное радио» они находят соратниц как внутри России, так и в эмиграции. Возникают и небольшие сообщества взаимопомощи: от домашних феминистских кружков до онлайн-групп психологической поддержки. Эта горизонтальная солидарность — сильное оружие против отчаяния и разобщенности, которых добиваются власти. Да и вообще, само существование лесбийской любви и дружбы является альтернативой логике войны. Война держится на ненависти к «другому», подчинении и насилии. Лесбийские отношения по своей сути отвергают диктатуру мужского превосходства, стремятся к равенству, взаимному вниманию, то есть воплощают те самые ценности, которым нет места в милитаристской культуре. В этом смысле каждая счастливая лесбийская пара в сегодняшней России — это маленький островок мира и сопротивления.

Важно замечать вклад лесбиянок в более широкий антивоенный и правозащитный контекст. Мы работаем волонтерками, координаторками, журналистками, помогаем беженкам и беженцам, собираем гуманитарную помощь, поддерживаем политзаключенных. Часто эта работа остается невидимой и выглядит как «деятельность активистов» или «инициативы россиян против войны». Однако за этими гендерно нейтральными формулировками стоят конкретные лица и истории женщин, в том числе истории лесбиянок. 

Наша мотивация во многом берет свое начало в знакомом опыте угнетения: мы знаем, что такое дискриминация, поэтому многие из нас остро переживают несправедливость и насилие, которые сейчас исходит от государства. Быть лесбиянкой в путинской России — смело, а быть лесбиянкой, выступающей против войны, — вдвойне. Этот выбор нередко имеет последствия: разрыв с семьей, потерю работы, эмиграцию или жизнь под постоянным давлением страха. Тем не менее многие из нас делают его, потому что иначе мы не сможем сохранить приверженность своим ценностям. Лесбиянкам нужен мир!

‍