«Нужно отказаться от взгляда на Арктику как фронтир»

О международном сотрудничестве, влиянии войны и санкций на экологический мониторинг и трансформации арктической политики читайте во второй части интервью 24 декабря 2025. 

— Какими исследованиями вы занимаетесь?

— Я биогеограф и занимаюсь изучением биоразнообразия Арктики. Основной фокус моих исследований — это природные и антропогенные факторы, определяющие распространение арктической растительности. Я работаю в Арктике и с арктическими материалами уже больше 10 лет. С тех пор я побывал более чем в 10 экспедициях в различные регионы Арктики, в основном в России — от Кольского полуострова на Западе до Республики Саха на Востоке, был в экспедиции к островам Северного Ледовитого океана. За пределами России я был на Аляске. Больше всего я работал в Ямало-Ненецком автономном округе. В частности, я участвовал в проектах по мониторингу состояния тундровых экосистем, подвергающихся влиянию человека. Они могли включать оценку воздействия промышленности и строительства инфраструктуры, выпаса северных оленей, исследование последствий пожаров и послепожарного восстановления.

В основе большинства исследований лежат данные, собранные с помощью геоботанических описаний. Есть стандартная процедура — закладывание геоботанической площадки. Она может быть площадью, например, 100 квадратных метров. В рамках этой площадки учитываются все виды всех растений — как трав и кустарников, так и мхов и лишайников. Указывается, какую долю площадки они занимают в процентах, измеряется их средняя высота. В определенных случаях могут отбираться образцы для химического анализа или для расчета количества фитомассы. В дальнейшем данные из различных площадок сопоставляются, проводится статистический анализ, растительные сообщества картографируются. 

— Почему вы выбрали Арктику как объект исследования и в чем вообще ее уникальность и значение?

— Отчасти из-за Арктической романтики: бескрайние просторы, совершенно непривычные мне — человеку, выросшему в Центральной России. Она очень привлекательна для исследовательской работы. С самого начала я заметил, насколько быстро и серьезно меняется Арктика.

Глобальное потепление там происходит в три-четыре раза быстрее, чем в других местах на Земле. При этом арктические экосистемы — очень хрупкие, и даже небольшое воздействие может привести к серьезным переменам. Лишайники медленно растут; если их повредить, то могут пройти десятилетия, прежде чем они восстановятся. 

Арктика интересна и с социально-политической точки зрения. Огромные площади, очень слабо заселенные, территория с колониальной историей. Сейчас европейцы и их потомки составляют большую часть населения Арктики, но там живут и коренные народы. Их представители часто по-прежнему ведут традиционный образ жизни. Растущее промышленное присутствие вступает с ним в конфликт: например, в вопросе об использовании оленьих пастбищ с целью добычи нефти и газа.

В Арктическом сообществе привыкли говорить: «То, что случается в Арктике, ощущается далеко за ее пределами». Ресурсы, которые в Арктике добываются, используются всеми нами. Чего стоит только западносибирский газ, который питает как Россию, так и многие другие страны от Европейского союза до Китая. Последствия таяния ледников и многолетней мерзлоты будут ощущаться и даже уже сейчас ощущаются практически повсеместно.

Судьба Арктики во многом определяется за ее пределами — теми, кто живет далеко от нее, — тогда как местные жители часто не могут влиять на происходящее: нельзя в одиночку остановить глобальное потепление или добычу ресурсов, которая разрушает их традиционный образ жизни. 

‍— Вы не могли бы подробнее остановиться на том, как глобальное потепление влияет на арктические экосистемы? 

— В первую очередь при упоминании Арктики нам приходят на ум низкие температуры. Арктика — это место, где очень-очень холодно, по крайней мере зимой. Конечно, в континентальных районах Сибири и Северной Америки летом может быть по-настоящему жарко, но, в целом, это действительно так. Во всяком случае, для растений температура — это один из главных факторов, ограничивающих их рост. Сейчас средняя температура устойчиво повышается, и это меняет функционирование экосистем во всей их целостности. С одной стороны, это ведет к таянию многолетней мерзлоты, что позволяет растениям развивать более мощную корневую систему. Деревья и кустарники, которые до этого плохо росли на промерзших почвах, теперь укореняются. Распространяются пожары из-за учащающихся засух, и они могут вести к устойчивым сдвигам в растительности. Например, тундры с мхами или лишайниками уступают место зарослям кустарников или травянистым сообществам. Проникают новые виды с юга, которые до этого не были характерны для тундр. Льды Северного Ледовитого океана теряют устойчивость, площадь их постепенно сокращается. Кроме того, в среднесрочной перспективе под вопросом находится и устойчивость Атлантической Меридиональной Циркуляции, частью которой является Гольфстрим, а соответственно и температурный режим во всей Европе, даже во всей Атлантической части северного полушария, и конечно же в Арктике. 

Через сто лет Арктика будет выглядеть совершенно иначе. Скорее всего, на большой территории тундры сменятся лесами, мерзлота отступит. Важно понимать, что изменение климата — это не односторонний процесс, существуют и петли обратной связи, которые могут ускорять или замедлять потепление. Растительность, например, влияет на тепловой баланс Земли и цикл углерода. Мхи и лишайники защищают многолетнюю мерзлоту от таяния, соответственно, их разрушение может ускорить таяние. В этом случае запасы парниковых газов, углерода, метана, связанные мерзлотой, высвобождаются в атмосферу. Растительные сообщества влияют на отражающую способность поверхности Земли и то количество солнечной энергии, которое возвращается обратно в космос. От характера поверхности, в том числе растительности зависит то, насколько сильно нагревается планета. Растительность связывает углерод, который при пожарах может обратно выделяться в атмосферу. Поэтому очень важно экосистемы сохранять во всей их  целостности, только это позволит сдерживать изменения климата. 

‍— Как изменение климата и таяние льдов влияет на значение Арктики с экономической и геополитической точки зрения? К каким экологическим угрозам это может привести?

— Мы увидим последствия увеличения доступности Арктики из-за изменения климата в большем масштабе в ближайшие десятилетия.

Этот процесс двусторонний: с одной стороны, потепление создает более благоприятные условия поддержания постоянной работы в регионе, а с другой стороны, из-за таяния многолетней мерзлоты разрушается инфраструктура, которая на ней построена:

мосты, дома, дороги приходится чинить гораздо чаще, чем в регионах, где многолетней мерзлоты нет или даже там, где она стабильна. 

Многие говорят о том, что потепление откроет Северный морской путь и он станет конкурентом Суэцкому каналу и другим международным транспортным артериям. Хотя рост перевозки грузов по Северному морском пути происходит, его объемы совершенно несопоставимы с основными путями, и в ближайшие годы они вряд ли сравняются. У этого есть множество причин, как политико-экономических, так и климатических, потому что летний лед в Северном Ледовитом океане все еще существует и будет существовать еще какое-то время. 

Однако интерес со стороны различных игроков — крупных корпораций и государств, особенно, конечно, России, — к Арктике огромный, и он, несомненно, будет расти. В конце концов, Арктика — это то место, где встречаются страны НАТО и Россия, поэтому в условиях усиливающегося геополитического напряжения обе стороны будут инвестировать в Арктику, как минимум для того, чтобы там закрепиться.

На Шпицбергене или на Свальбарде существуют с первой половины XX века и до сих пор старые российские поселения — Баренцбург и Пирамида. Все эти годы они поддерживались сначала Советским Союзом, потом Россией со стратегической целью сохранения присутствия в регионе. На Шпицбергене добывается уголь. Экономический интерес здесь переплетается с логикой стратегической и геополитической.

Мы привыкли думать про Арктику в терминах «освоения», то есть через колониальное понятие, в которое уже вшита идея продолжающейся экспансии.

Арктика уже заранее определена как фронтир. Например, про Германию или про Московскую область никто так не скажет. Но мы нечасто задумываемся о том, что Арктика уже в значительной степени «освоена». 

Мои коллеги не так давно опубликовали исследование, которое показывает, что по состоянию на 2013 год уже 5 % территории Арктики было освещено искусственными ночными огнями. Это огромная территория — 840 000 квадратных километров, то есть совокупная площадь Франции и Польши. И только 15 % от этой площади — это поселения, а большая ее часть — это разрабатываемые месторождения углеводородов. Большая часть этой засветки приходится на Россию. В первую очередь Ханты-Мансийский автономный округ, Ямало-Ненецкий автономный округ, Ненецкий автономный округ, Норильск большим пятном светится — основные ресурсодобывающие регионы. И площадь этих ночных огней постоянно, хотя и неравномерно растет, старые месторождения вырабатываются и «гаснут», но новых открывается все больше и больше.

Арктика уже интегрирована в глобальную экономику. Можно говорить скорее об углублении этого процесса, и это не может не сказаться на благополучии экосистем. Расширение инфраструктуры ведет, например, к сокращению пастбищ, которые используются коренными народами, например ненцами, для выпаса оленей. Это может вести к перевыпасу, поскольку для ненцев оленеводство — это основной источник жизни. В их культуре олень чрезвычайно важен, и им необходимо поддерживать стабильную (а в случае растущего населения — растущую) численность оленей. Но им приходится это делать на все меньших площадях, причем на территориях, которые могут, например, подвергнуться пожарам и другим видам антропогенного воздействия, которые приводят к исчезновению ягеля — основного зимнего корма оленей.

Другая проблема, которую я уже упоминал, — это пожары. Они учащаются, и теперь распространяются не только по таежной зоне, про которую мы привыкли думать, когда обсуждаем пожары в Сибири, но уже и в тундре, например в республике Саха. В Канаде бушуют очень мощные пожары. Этим летом дым канадских пожаров приносило даже в Западную Европу. Можно вспомнить разлетевшиеся фотографии оранжевого неба в Нью-Йорке в 2023 году.  

Конечно, многие из этих негативных воздействий можно было бы минимизировать, но для этого нужно отказаться от идеологии фронтира, то есть подхода к Арктике как к территории, которая «осваивается», из которой просто извлекаются ресурсы, которые потом используются в других регионах, в колониальных центрах. К сожалению, идеология фронтира переживает подъем в последнее время с новейшим правым поворотом в политике — это глобальное явление, в котором участвует не только Россия. Даже в Норвегии сейчас активно обсуждают добычу минералов (железомарганцевых конкреций) на океанском дне. То есть происходит очень опасное развитие в сторону ослабления экологических норм.

Нужно понимать, что арктические экосистемы, которые выглядят «неосвоенными», — это не просто какие-то свободно лежащие ресурсы, «дешевая природа», доступная для присвоения и эксплуатации. Это гарантия стабильности биосферы. Ученые говорят о так называемых экосистемных услугах, пытаясь перевести на понятный менеджменту индустрии язык ту простую истину, что люди и вообще все живые существа просто не могут выжить без живых болот, лесов, тундры, морей, поэтому их необходимо защищать, просто оставить такими, какие они есть, не пытаться их как-то приспособить под нужды производства. Для этого необходимо поддерживать международное сотрудничество и единые международные стандарты, которые затрудняют эту гонку на понижение, когда корпорации получают выгоду от слабого уровня охраны окружающей среды. 

‍